Дело в том, что в те времена не существовало никаких социальных или юридических ограничений для врачей, методы сертификации также отсутствовали. Сами греки не понимали, как могла возникнуть такая ситуация, в которой власти не имели возможности каким-либо образом наказывать врачей или накладывать на них штраф. Корпус описывает это состояние дел в коротком трактате под названием «Закон», цитата из которого представлена здесь из Лебовской серии
[3] в переводе Джонса:
Медицина – самое выдающееся из всех искусств, но из-за невежества тех, кто практикует его, и тех, кто поверхностно судит о таких практиках, оно является сегодня наименее почитаемым. Главные причины этой ошибки, как мне кажется, в следующем: медицина – единственное искусство, которое наше государство не подвергает никакому наказанию, за исключением бесчестия, а бесчестие не ранит тех, кто заключает с ним договор. Такие люди на самом деле очень похожи на статистов в театре. Подобно тому, как они имеют внешний вид, платье и маску актера, не являясь таковыми, так и врачи: имея репутацию доктора, очень немногие из них владеют своей профессией на самом деле.
Классик Людвиг Эдельштейн выдвинул предположение, что решающим фактором в развитии греческой медицинской этики был один из самых практичных: система нравственности, основанная врачами школы Гиппократа, отличала их от вышеупомянутых шарлатанов, с которыми они конкурировали. Таким образом, их этический кодекс выполнял ту же функцию, что и предписание овладевать мастерством прогнозирования. Для пациентов и их семей он служил доказательством того, что этот врач и его школа олицетворяют другой вид целителя, в отличие от самозванцев, которые рыскали по земле в поисках кошельков больных людей. С точки зрения Эдельштейна, их «этика была направлена на достижения во внешнем мире, а не внутренней потребностью».
Даже согласившись с мнением Эдельштейна в том, что их целью были репутация и совершенствование методов практики, мы все же не можем не отметить великолепный побочный продукт этого стремления: практикующие косские целители стали внимательно наблюдать и тщательно регистрировать течение заболеваний, старательно лечить и точно прогнозировать их исход, создали систему этики, ставшую отличительной чертой искусства исцеления с тех пор, как она впервые сформировалась благодаря их прагматическому источнику. Точку в этом вопросе удачно поставил немецкий историк Маркуарт Михлер:
Поскольку эта этика может в строго философском смысле быть далека от теоретической системы медицинских моральных принципов, ее можно сравнить с тем достоинством, которое позднее Аристотель приписывал нравственным поступкам благородного государственного деятеля. Такая традиция praxis kale в специфической медицинской практике увеличивает ее «полезность» и становится подобием клятвы, согласно которой врач должен делать все для пользы пациента; это делает ее ядром нравственной философии, которая впоследствии помогла сформировать гуманизм древнегреческого врача.
Это убедительные аргументы и, несомненно, обоснованные. Но тот факт, что греческая медицинская этика возникла на основе прагматичной необходимости, никоим образом не опровергает утверждения, что принципы морали были не менее важной мотивирующей силой. Нельзя читать тексты Гиппократа, имеющие отношение к терапии или предписываемым врачу действиям, и не почувствовать в его отношении к пациенту преданность, чувство долга и порядочность, которыми пронизаны все его трактаты. В его трудах сформулирована так называемая деонтологическая концепция: концепция, основанная на чувстве долга и обязательном выполнении действий просто потому, что они являются правильными. Существует универсальный моральный закон, и именно этот нравственный закон пронизывает философию «гиппократиков».
Таким образом, Гиппократ предстает перед нами как идеальный врач и идеалист. В любом веке его принципы рассматривались как высочайший образец интеллектуальной чистоты и этического поведения медика. В западном обществе он стал каноническим образом. Благодаря ему врачевание приравнивается, с одной стороны, к религии, а с другой – к акту проявления гуманизма; в его «Наставлениях» написано: «Где есть любовь к человеку, там есть и любовь к своему искусству».
Принципы этики Гиппократа нашли отражение в его клятве. Обычных людей, никогда не слышавших ее, и врачей, давно ее забывших, объединяет уверенность в том, что все болезни, с которыми имеет дело современная медицина, переварятся и постепенно растворятся, только если мы вернемся к тому, что они считают недвусмысленным кодом добродетели. Не беспокоясь о полном незнании содержания знаменитого документа, некоторые из медицинских критиков все же уверены, что его высокий титул означает, что в нем содержится некое всеобъемлющее утверждение этической безупречности. Как все, кто стремится к утраченному совершенству, они жаждут чего-то, чего никогда не существовало; нравственная чистота древнегреческих врачей, приносивших эту клятву, безвозвратно исчезла в прошлом, подобно Атлантиде.
Безусловно, мы смотрим на историю через ретроспектроскоп с розовыми линзами, тем не менее не следует думать, что нет смысла оглядываться назад и пытаться переоценить некоторые простые добродетели былых времен. Последовательная нравственная позиция – это цель, к которой стоит стремиться, несмотря на ее недостижимость в обычной жизни. Греки понимали это и старались, как и мы, делать то, чего от них ждали. Я предполагаю, что в своей повседневной практике они были успешными не более и не менее, чем мы. Клятва делится на две части, одну из которых можно назвать заветом, а другую – этическим кодексом. Как и все древние рукописи, клятва вызывает среди ученых постоянные споры о ее происхождении, интерпретации и главной идее каждой из частей. Вероятно, так будет продолжаться до тех пор, пока последний классик на Земле будет листать бесконечную книгу истории цивилизации. Некоторые рассматривают клятву как продукт аскетического морализма секты Пифагора, другие же считают, что эта группа не имела такого большого влияния, если имела его вообще. Элемент путаницы вносит также тот факт, что однозначный запрет клятвы на аборты и помощь в самоубийстве бросает вызов не только общепринятой медицинской деятельности наших дней, но особенно противоречит традициям, принятым в областях медицины, где практиковали некоторые из «гиппократиков». В ряде предложений из других разделов корпуса содержатся установки, не согласующиеся с практикой современной хирургии. Единственный способ справиться с несоответствиями такого рода в своей профессиональной деятельности – это избегать их, что я и стараюсь делать, прибегая к простой уловке, принимая текст как он есть. Поскольку ни у одного из авторитетов нет неопровержимых доказательств ни по одному из спорных вопросов, то проще поступать таким образом, чем пытаться представить свою точку зрения.
Первый раздел клятвы содержит основные правила профессионального сообщества. Для начинающего студента-медика в наши дни нет ничего более вдохновляющего, чем осознание того, что с самого первого дня занятий его ведущие профессора начинают смотреть на него как на коллегу, с которым они должны делиться огромной массой знаний – технологических и научных, философских и субъективных одновременно. Вступительный абзац клятвы – это заявление о добровольно принимаемом всеми членами профессии обязательстве делиться знаниями друг с другом и передавать его последующим поколениям врачей, чья квалификация позволяет принять их. Преподавание медицины всегда было и остается до сих пор основной обязанностью врача.
