Сначала Листер служил домашним врачом, а затем девять месяцев работал лечащим хирургом – форма практики, примерно эквивалентная современной американской интернатуре. К тому времени, когда он закончил свое официальное обучение, ему исполнилось двадцать семь лет. Благодаря благополучному финансовому состоянию его семьи у него не было необходимости торопиться с практикой. В школьные годы он был особенно близок с профессором физиологии Уильямом Шарпом, который теперь предложил ему посвятить некоторое время посещению различных клиник, чтобы расширить свои представления о хирургии. Шарп был другом Джеймса Сайма, профессора клинической хирургии в Эдинбурге, и именно в это учреждение физиолог порекомендовал отправиться своему молодому протеже перед туром по европейским больницам.
За несколько дней своего пребывания в Эдинбурге в сентябре 1853 года молодой хирург понял, что в своем новом наставнике он нашел второго отца, хотя их характеры и даже их внешность были абсолютно не похожи. Листер, чуть более шести футов в высоту, с мощной грудью и красивой головой, производил впечатление гораздо более крупного человека, чем был на самом деле. Он обладал дружелюбным взглядом и прекрасным чувством юмора, был сдержанным и скромным, казалось, в нем совершенно отсутствует дух соперничества. Несмотря на свои непритязательные манеры квакера, он был культурно развитым человеком и мог свободно говорить по-французски и по-немецки. В общей сложности он отличался любезностью, которой был полностью лишен откровенный, воинственный маленький профессор, к которому он пришел учиться. У Сайма было простое лицо: некоторые считали его грубоватым и даже немного угрюмым. В то время ему было пятьдесят четыре года, он являлся лучшим специалистом в хирургии на Британских островах, его острый ум, упрямство и самоуверенность делали его грозным противником в медицинском диспуте. Казалось, что каждый из них видел в другом скрытую часть собственной личности, и тайное восхищение своим бессознательным альтер-эго позволило им стать большими друзьями.
Сайм так увлек Листера своим энтузиазмом, что тот решил остаться в Эдинбурге, хотя запланированный для этого визита месяц подошел к концу. Лоусон Тейт, видный бирмингемский хирург следующего поколения, в то время был студентом. Он оставил яркое описание феерической операции, когда профессор взял в руки свой скальпель, чтобы провести одну из тех процедур, на которые редко кто осмеливался даже в 1850-е годы. Читая рассказ Тейта, несложно понять, почему юноша, не закончив обучения, без малейших колебаний отказался от своих планов ради того, чтобы развивать свои профессиональные навыки рядом с этим блистательным мастером:
Операционный театр старого лазарета был переполнен; даже все места верхней галереи были заняты. Около семисот – восьмисот зрителей собрались, чтобы наблюдать, как Сайм оперирует ягодичную аневризму. В те дни величайший хирург своего времени был в зените своей славы и в самом расцвете сил: его рука была тверда, а глаз верным, как никогда. Он вошел в театр в сопровождении свиты именитых врачей, хирургов и ассистентов под приглушенное бормотание и приветственные аплодисменты. Среди зрителей были люди всех возрастов и профессиональных рангов, очень многие из которых приехали издалека, чтобы своими глазами увидеть акт величайшего мастерства, подобно Бикерстету из Ливерпуля, прибывшему специально, чтобы ассистировать Сайму, если я ничего не путаю, и, конечно, толпа юношей вроде меня от пятнадцати лет и старше. Пациента усыпили, Сайм застегнул свой халат, подвернул рукава, я увидел струю крови, а через несколько минут пациента переложили на каталку и аплодисменты возвестили о конце операции.
Когда профессор предложил ему официальный пост лечащего хирурга, молодой Листер не задумываясь воспользовался этой возможностью. Если у него когда-либо и были сомнения относительно своих способностей для карьеры хирурга, за время, проведенное с Саймом, они, несомненно, рассеялись. Несмотря на ужасные сцены, которые он наблюдал в операционной, и страшные трагедии, каждый день разворачивавшиеся перед его глазами, Листер поддался чарам той необычной магии, которая покоряет всех сколько-нибудь талантливых хирургов. Она захватила меня, когда я был двадцатидвухлетним студентом в Нью-Хейвене, так же как и тысячи других молодых людей, а теперь и молодых женщин в разное время в различных университетах. Независимо от любых других соображений, которыми руководствуются врачи при выборе профессии, ими управляют ощущение своего предназначения, чувство долга и внутренняя потребность быть полезными для своих собратьев по разуму. Даже глубокое интеллектуальное удовлетворение от своей работы не имеет при этом никакого значения. Хотя каждый из этих факторов, безусловно, играет свою роль, я имею в виду, что лично я получаю исключительное удовольствие от своей профессии, но сознание того, что в этом есть нечто абсурдное, делает это наслаждение еще более обольстительным. В письме к отцу Листер писал об этом чувстве радостного возбуждения:
Если любовь к хирургии является доказательством того, что человек подходит для этой профессии, то я, несомненно, создан для того, чтобы быть хирургом: ты едва ли сможешь понять, какое огромное удовольствие я изо дня в день получаю от этой кроваво-мясной специальности целительского искусства. Я все больше и больше восхищаюсь своей профессией и иногда удивляюсь, как можно постоянно испытывать такое чувство наслаждения. Меня не перестает изумлять только одно, почему люди, которые действительно любят Хирургию как искусство, встречаются так редко.
Листер планировал вернуться в Лондон по окончании своей стажировки в феврале 1855 года, но за несколько месяцев до его отъезда пришло известие о гибели на Крымской войне одного из штатных эдинбургских хирургов. Он поспешил подать заявление на вакантную должность и к апрелю 1855 года был назначен помощником хирурга в Эдинбургский королевский лазарет и преподавателем хирургии в Эдинбургский королевский хирургический колледж.
В течение почти двух лет, проведенных в Шотландии, хирургия была не единственным предметом его увлечения. Довольно часто посещая гостеприимный дом Сайма, он почти сразу начал проводить много времени в компании старшей дочери своего руководителя Агнес. Сайм, несомненно, придерживался мнения, что его юный помощник будет хорошей партией для его дочери; Джозеф Листер – старший, хотя и был очень высокого мнения об Агнес, был менее оптимистичным, поскольку в те времена квакеры, связавшие свою судьбу с людьми, не разделявшими их веру, как правило, должны были либо добровольно выйти из «Общества друзей», либо изгонялись своими собратьями по религии. В конечном счете, он смирился с неизбежным решением своего сына. Возможно, он нашел утешение в отрывке из апостольского послания, опубликованном «Обществом друзей» за год до этих событий: «Истинная религия – не в ритуалах и не в их формальном исполнении». И хотя теперь молодой муж Агнес Сайм Листер стал членом англиканской церкви, его мировоззрение осталось прежним. Он не был лучше или хуже своих товарищей, просто он немного изменился; поведение Листера не стало отличаться ни отстраненностью, ни отчужденностью, он по-прежнему был таким же особенным, как и его вновь обретенная манера обращаться к людям на «вы». Хотя он перестал носить мрачные знаки отличия квакера, он навсегда сохранил прекрасные особенности своей натуры.
