Вторая часть клятвы представляет собой фактически не более чем краткую форму этических доктрин, которые проходят красной нитью через весь корпус. Хотя коллекция Гиппократа содержит несколько трактатов, посвященных непосредственно поведению врача («Закон», «О приличиях», «Врач» и «Заповеди»), студенты должны принимать клятву Гиппократа как признание всего учения, изложенного во всех работах корпуса. Непонятно, в начале или в конце обучения проходила церемония принесения клятвы, важнее то, что приступать к лечению пациентов не разрешалось до тех пор, пока Аполлон ее не услышит.
Следует отметить, что, взывая к Аполлону и семье Асклепия, клятва тем не менее не является религиозным обетом; она скорее залог доверия, чем священная грамота. Хотя первое и последнее предложения имеют непосредственное отношение к мистическим верованиям или древнегреческим богам, к последним и в клятве, и в любой части корпуса обращаются не как к агентам этиологии или лечения болезни. Наука полностью отделена от религии.
Клятва Гиппократа
Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, соответственно моим силам и моему разумению, я буду исполнять эту присягу и этот завет: считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора; наставления, устные уроки и все остальное в учении сообщать своим сыновьям, сыновьям своего учителя и ученикам, связанным обязательством и клятвой по закону медицинскому, но никому другому.
Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости.
Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство.
Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом.
В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.
Что бы при лечении, а также и без лечения, я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной.
Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена. Преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому.
Запрещение клятвой прерывания беременности дает богатую пищу для научных размышлений. Хорошо известно, что аборты были обычным делом в Древней Греции, и на самом деле некоторые, в том числе Платон и Аристотель, рассматривали их как хорошую возможность решения проблемы в идеальном государстве. Учитывая это отношение, все еще остается непонятным, до какого срока беременности можно безопасно выполнить процедуру и при этом избежать убийства зародыша, который уже является человеком.
Тем, кто ожидает, что наука, философия или добрая воля конца двадцатого века разрешат эту вечную нравственную дилемму, следует пересмотреть историю Древней Греции. Аргументы будут все те же. Аристотель считал, что аборт должен проводиться до того, как начнется жизнь особи, но даже современные неонатологи не смогли решить эту неприятную проблему ни в отношении слова «особь», ни в отношении слова «жизнь». Платоники и стоики полагали, что началом является мгновение рождения, а пифагорейцы определяли его моментом зачатия. Приняв во внимание точку зрения пифагорейцев, все аборты следует запретить, что и выражено в доктрине клятвы. Из-за этого вердикта «гиппократики» оказались в меньшинстве. Почему в свете их чувства долга за общее благополучие тех, кто обратился к ним за помощью, врачи-«гиппократики» должны были отказываться прервать беременность?
Причина, по моему мнению, заключалась в общем принципе Primum non nocere, которым они руководствовались в своей практике. Они стремились не мешать естественному ходу развития событий, а скорее, сотрудничать с природой. Аборт в то время, когда еще не было антисептиков, несомненно, должен был приводить к неприемлемому количеству осложнений и значительной смертности. Метод Гиппократа не допускал риска нанесения ущерба здоровому человеку. Если женщина умерла в результате аборта, значит, она была убита, что не только аморально само по себе, но и фатально для репутации, которая так много значила для врача-«гиппократика». Аборт нес за собой угрозы, которые нарушали два основополагающих принципа отца медицины – принципы нравственности и прагматизма.
Трудно понять, почему «гиппократики» не помогали пациентам покончить с их жизнью. По этому поводу можно сказать следующее: в общем, отношение греческого общества к суициду было либеральным; самоубийство, обычно с помощью яда, считалось приемлемым решением в случае мучительной болезни и отчаянных страданий. Почему же тогда врач-«гиппократик» не мог оказать помощь больному? Весьма вероятно, что ответом вновь послужат те же два основополагающих соображения. С прагматической точки зрения самоубийство означало, что лечение не увенчалось успехом, а с точки зрения морали это было преднамеренное уничтожение человеческой жизни. Ни то, ни другое не мотивировало к действию, независимо от того, насколько болезненным и отчаянным было положение страдающего пациента.
Эти аргументы также убедительны в отношении операций по «вырезанию камней». Позднее комментаторы корпуса отмечали шокирующие описания отвратительных методов, которые применялись в те далекие времена для извлечения камней из мочевого пузыря через разорванные разрезы между ног визжащих страдальцев. Едва ли их муки уменьшали проглоченные зерна мака или мандрагора. Многие пациенты умирали: некоторые после операционного вмешательства, другие – в самый мучительный момент этой жестокой хирургической пытки. У остальных оставались свищи, через которые постоянно просачивалась инфицированная ужасно пахнущая моча. В этические нормы врача-«гиппократика» не укладывались подобные операции, и они предпочитали оставить вырезание камней «тем людям, которые практикуют такую работу», – странствующим мастеровым, специализирующимся на этой конкретной форме нанесения вынужденного медицинского увечья.
Ученики Гиппократа не стеснялись обратиться за помощью, когда это было необходимо, к таким хирургам-ремесленникам, вырезавшим камни, или к своим товарищам-медикам. Фактически природа профессионального братства отражена и в клятве, поощряющей взаимные консультации и коллегиальное обсуждение историй болезни, и в словах корпуса: «Если врач не уверен в отношении состояния пациента и его беспокоит необычное течение болезни, которого он никогда раньше не наблюдал, он ни коем случае не должен стыдиться пригласить других докторов для обследования пациента вместе с ним».
Вершины философии персональной моральной ответственности медика клятва достигает в параграфах, запрещающих врачам использовать свое привилегированное положение, в котором они оказываются в силу того, что от них зависит жизнь пациента. Сексуальная сдержанность и соблюдение конфиденциальности предписываются вступающим в ряды врачебного братства так же твердо, как обязанность лечить и обучать. Заключительное напутствие о надлежащем поведении можно найти в тексте «Врач»:
