На самом деле, именно благодаря усилиям Уильяма Уэлша Холстед смог спасти остатки своей разрушенной карьеры. К моменту катастрофы, случившейся с Холстедом, патологоанатом перебрался из Бельвью в Балтимор, чтобы принять участие в открытии больницы Джонса Хопкинса, которое будет описано ниже. Осознав, в каком удручающем состоянии находится его друг, он вернулся в Нью-Йорк и убедил Холстеда отправиться в путешествие на Наветренные острова на парусной шхуне, которую нанял для этой цели лично в надежде на целительный эффект такого плавания. Состоявшийся в феврале – марте 1886 года круиз стал настоящим бедствием. Среди собранных Кушингом писем, хранящихся в Йельской библиотеке, есть краткая записка Джона Фултона, в которой он описывает разговор, состоявшийся 5 декабря 1930 года с тогда уже отставным нейрохирургом. Кушинг предупреждал его, что Холстед взял с собой «столько кокаина, что хватит почти на всю поездку, за исключением последних двух недель рейса». Фултон написал:
Смог ли он преодолеть свою зависимость? Нет. Он вломился в корабельную аптеку и продолжал употреблять наркотики до конца своих дней… Харви Кушинг тоже говорил мне сегодня об этом. Он сказал, что все пятнадцать лет знакомства с Холстедом (за это время он лишь дважды бывал в его доме!) не догадывался о его кокаиновой зависимости, и только многие годы спустя не без труда пришел к такой мысли.
По возвращении домой Холстеду пришлось признаться себе, что он никогда не справится со своей зависимостью самостоятельно, и тогда он обратился за помощью в частную психиатрическую лечебницу Батлера в Провиденсе. Он вышел из нее в ноябре 1886 года. По настоянию Уэлша, Холстед приехал в Балтимор, где оставался под наблюдением своего заботливого друга. В следующем месяце в больнице Хопкинса вместе с анатомом Франклином П. Моллом он начал лабораторные экспериментальные исследования методов наложения швов на кишечнике. Однако, несмотря на успехи в работе, к началу весны стало очевидно, что попытки Холстеда вернуться к полноценной профессиональной деятельности снова потерпели неудачу. В апреле 1887 года его опять положили в больницу Батлера, где он оставался до января 1888 года. Вполне вероятно, что именно во время своего пребывания в этом заведении он начал принимать морфий. Но можно только гадать, было это частью его лечения или он подкупал кого-то, чтобы получать наркотик тайно.
Таким образом, несмотря на то, что после переезда в Балтимор Холстед, видимо, уже не употреблял кокаин, он оставался зависимым от морфия всю оставшуюся жизнь. Он приехал в Хопкинс не столько для того, чтобы вернуться к обязанностям профессора хирургии, сколько для того, чтобы попытаться собрать воедино осколки своей разрушенной жизни. Повинуясь желанию Уэлша, он начал работу в больнице, при этом он никогда не пытался скрыться от бдительных глаз своего товарища. Для выздоравливающего Холстеда Уэлш арендовал апартаменты в пансионате и предоставил место в лаборатории, что согласно точной формулировке Питера Олча было скорее некой формой «трудовой терапии», чем академическим назначением.
А здесь нелишне напомнить о новом великолепном храме исцеления, в чертоги которого вступил в это время чудом спасшийся хирург. В 1874 году в Балтиморе умер торговец и банкир Джонс Хопкинс. Согласно его последней воле, в одной половине поместья стоимостью семь миллионов долларов следовало открыть университет, а в оставшейся части – больницу. В письме попечителям будущей лечебницы он в 1873 году сообщил, что собирал информацию о недостатках современного медицинского образования в Америке и способах их преодоления: «В отношении больницы вы должны иметь в виду, что я хочу, чтобы это учреждение стало частью медицинской школы при университете, который также будет учрежден согласно моему завещанию». Ни один из факторов не сыграл такую роль в быстром подъеме американской медицины до ее нынешнего положения в мире, как тот, что был сформулирован Хопкинсом: каждая медицинская школа должна быть не только частью системы обучения, но и иметь тесные связи с отлично оснащенной больницей, составляя во всех отношениях единое объединение – трехсторонний альянс усилий по исцелению, обучению и исследованиям.
Сначала основатель, а затем назначенные им попечители выбрали для работы в медицинской школе и больнице Джонса Хопкинса прекрасных консультантов и управленцев, что стало залогом их успеха. Все члены прекрасного (как в количественном, так и в морально-этическом смысле) сообщества попечителей, как и сам Хопкинс, были представителями религиозного «Общества друзей», чья преданность благородным принципам врачевания и образования была предметом их веры благодаря высочайшему уровню гражданской сознательности. Более того, подобно рачительному меценату, они знали цену каждому поступавшему в их распоряжение пени. Репутацию квакеров как щедрых филантропов можно сравнить лишь с их знаменитой бережливостью.
Для начала летом 1874 года в Балтимор были приглашены три ректора. Энджел из Мичигана, Элиот из Гарварда и Уайт из Корнелла. Когда они выполнили задачи, связанные с первичной организацией, и вернулись домой, каждый из них получил письмо с просьбой порекомендовать кого-нибудь на руководящие должности только что открывшегося института. Все трое, не сговариваясь, назвали одних и тех же людей: сорокалетнего президента Калифорнийского университета Даниэла Коита Гилмана и бывшего секретаря совета управляющих Йельской научной школы в Шеффилде Джона Шоу Биллингса. О выдающихся заслугах Гилмана в развитии Университета Джонса Хопкинса и американского медицинского образования в целом написано много, но самое главное можно выразить одним предложением: он оказался нужным человеком в нужном месте в нужное время.
Не менее выигрышным был выбор заведующего больницей доктора Джона Шоу Биллингса, знаменитого основателя библиотеки управления начальника медицинской службы Соединенных Штатов, которая в наши дни известна как Национальная медицинская библиотека. К его величайшим достижениям, прославившим его имя в последующие годы, относится учреждение и первоначальное планирование Нью-Йоркской публичной библиотеки, а также его самоотверженная служба в больнице Джонса Хопкинса.
Чтобы исполнить свою грандиозную миссию, Гилман и Биллингс консультировались с медицинскими и научными светилами по всему миру, а в 1876 году Биллингс отправился в Европу, чтобы посетить крупнейшие лечебные учреждения и собрать всю возможную информацию относительно проектирования и устройства больниц. Истеблишмент медицинского сообщества Америки был настолько заинтересован экспериментом Хопкинса, что вместе с Биллингсом в путешествие на континент поехал и доктор Э. М. Хант, президент отдела общественной гигиены Американской медицинской ассоциации. Шаг за шагом были разработаны планы организации и собран штат сотрудников факультета и больницы из лучших специалистов со всех концов страны и Европы. 7 апреля 1884 года Уильям Уэлш был назначен профессором патологии. По словам Алана М. Чесни, декана института в середине двадцатого века: «Это назначение, несомненно, стало одним из самых важных событий в истории как университета, так и больницы».
Как Гилман и Биллингс, Уэлш точно знал, что нужно делать. Эффективно используя собственный опыт обучения в научных лабораториях Германии и широкий круг знакомств среди самых именитых современных ученых-медиков Америки, он как никто другой был полезен в составлении учебной программы и подготовке планов. Перечень имен профессоров впервые открывшегося факультета медицинской школы им. Джонса Хопкинса звучит как почетный список основателей медицинской науки Соединенных Штатов: анатом Франклин П. Молл, фармаколог Джон Джейкоб Абель, физиолог Уильям Хауэлл, химик Айра Ремсен, патолог Уильям Уэлш, гинеколог Говард Келли и терапевт Уильям Ослер. Это было, говоря словами одного из авторов, освещавших историю Университета Джонса Хопкинса, «товарищество заразительного непревзойденного мастерства».
