Холстед вернулся на работу. В 1920 году он опубликовал статью «Оперативное лечение зоба» и продолжил лабораторные эксперименты с кишечными швами. Но через некоторое время у него вновь возобновились приступы, схожие по симптомам с желчнокаменной болезнью, постепенно учащаясь и становясь все тяжелее. Во время отдыха в Хай Хэмптоне в первой половине августа 1922 года он снова почувствовал себя очень плохо: при постоянной лихорадке его мучили боли, и кожа стала желтой. 23 августа он вернулся на поезде в Балтимор, прихватив с собой запас морфина и отчет о ежедневных дозах, которые он принимал летом во время болезни.
Похоже, никому не пришло в голову в то время или позже проверить концентрацию наркотика в растворе, который использовал Холстед. По прибытии в Балтимор он сказал своим помощникам, что он изготовлен в пропорции один кристалл морфина на сто шестьдесят капель воды, чему они поверили, не имея никаких оснований подвергать сомнению его слова, и даже отметили, что их мужественный профессор контролирует боль совсем небольшим количеством лекарства. Вспомнив обстоятельства смерти Томаса Макбрайда и книгу «Вся история больницы Джонса Хопкинса», не кажется нелепым предположить, что концентрация морфина в маленьком флаконе Холстеда была немного выше, чем думали врачи.
Двое его бывших младших хирургов Хойер и Монт Рид, к которым Холстед испытывал большое уважение, были вызваны из Цинциннати, где они с недавних пор возглавляли новое отделение хирургии. Утром 25 августа они обследовали желчный канал своего профессора и удалили единственный камень, перекрывавший его. Зашивая проток, они использовали технику, разработанную их пациентом. В послеоперационном периоде возникли осложнения: 3 сентября во второй половине дня началось кровотечение в желудочно-кишечном тракте. Несмотря на переливание крови, ситуация ухудшалась, и утром в четверг, 7 сентября 1922 года, Хойер и Рид потеряли своего боготворимого наставника из-за развившейся послеоперационной пневмонии.
После аутопсии кремированные останки самого выдающегося в мире хирурга доставили назад в Нью-Йорк, чтобы захоронить их на кладбище Гринвуд в Бруклине. Уильям Холстед нашел последнее пристанище на этом участке в два квадратных километра, раскинувшемся на пологих зеленых холмах на берегу Нью-Йоркской бухты, откуда открывается потрясающий вид на Нижний Манхэттен, где талантливый врач одержал свои первые победы в хирургии и пережил ужасные мучения. Недалеко от его могилы похоронены такие важные для истории Америки личности, как Гораций Грили, Генри Уорд Бичер, Питер Купер и Сэмюэл Ф. Б. Морзе. Они достойны находиться в одной компании с величайшим хирургом и ученым, когда-либо рожденным в США.
14. Триумф медицины двадцатого века. Хелен Тауссиг и хирургическое лечение врожденного порока сердца
Величайший эксперимент Джонса Хопкинса в области медицинского образования просто не мог потерпеть фиаско. Хотя цели группы идеалистов, обеспечивших прочную финансовую основу этого проекта, были несколько иллюзорны, они не были недостижимы. Сочетание прозорливости и субсидирования, направленных на решение актуальных рациональных целей, обеспечило стремительное развитие событий. Создание медицинского центра Хопкинса в период между 1876 и 1893 годами было, по словам одного журналиста, «благословенным сочетанием денег, личностей и обстоятельств». Результатом стала новая парадигма университета, медицинская школа и больница, генерирующие возможности и профессиональные кадры, благодаря которым вся американская система обучения врачей преобразится из шлака в серебро.
В год инаугурации Университета Хопкинса было немало ярких знамений. Столетие со дня рождения США было отмечено двумя важными событиями в мире медицины, олицетворявшими упрямое нежелание молодой нации принять новую науку, столь отчаянно необходимую для ее дальнейшего развития, одним в Германии и другим в Америке: в Бреслау Роберт Кох впервые доказал существование бактерий, вызывающих конкретные заболевания, а в Филадельфии попытка Джозефа Листера представить научное обоснование антисептики встретила прохладный прием скептически настроенной аудитории выдающихся хирургов. Работа Коха с бациллой сибирской язвы стала эффективным доказательством бактериальной теории заражения, но только для тех, кто был готов услышать известие о том, что наука может прийти на службу спасения человечества. Роль медицинской школы Джонса Хопкинса была очевидна. Во-первых, ей следовало стать для американских врачей и педагогов убедительной иллюстрацией того, что без серьезного развития медицинской науки не может быть никакого прогресса в искусстве исцеления, а во-вторых, источником, от которого это новая отрасль науки должна рассеяться по всем больницам и университетам Северной Америки, способствуя распространению бактериальной теории за пределами Атлантики.
Учредители Университета Хопкинса прекрасно понимали исключительность своей миссии. С самого начала на базе лабораторий были учреждены ассистентура и стипендии, соответствующие по уровню возможностей интернатуре и обеспечению проживания, которые предоставлялись студентам клинических медицинских специальностей – хирургии и педиатрии. Как и другие ученые, прошедшие подготовку в этом университете, выпускники медицинского факультета были широко востребованы во всех образовательных учреждениях страны. По крайней мере, благодаря их особым навыкам и многообещающему исследовательскому потенциалу они вдохнули новые жизненные силы в прозябающие по инерции преподавательские сообщества страны.
Одной из самых фундаментальных из первых инноваций в области образования был запрет местным практикующим врачам преподавать анатомию, физиологию, патологию и фармакологию. Исполнение обязанностей на должности профессора предполагало занятость в течение всего рабочего дня, а это означало, что университет выплачивал зарплату тем, кто тратил все свои силы на преподавание и исследования, не отвлекаясь на оказание медицинской помощи частным пациентам. В течение первых двух десятилетий такая система вознаграждения стала стандартом и для клинических отделений больницы, а все взносы пациентов передавались в университет. Сам факт, что заработная плата преподавателя была намного меньше, чем его доход от практики, оказался преимуществом, поскольку должность привлекала только тех ученых, которые были готовы пожертвовать деньгами ради возможности проводить исследования и обучать молодое поколение врачей.
Но подобная система имела и определенные недостатки. Например, в академические круги попадали только те, кто мог позволить себе финансовые потери, связанные с должностью профессора. Но для своего времени это было эффективным решением вековой проблемы – наилучшим способом воспрепятствовать преподавателям манкировать своими обязанностями в пользу Маммоны. В результате в Университете Хопкинса, как и в каждом учебном заведении, адаптировавшем систему оплаты за полный рабочий день, сформировался коллектив ученых, положивших свои жизни на священный алтарь медицинской науки. Сознательная отстраненность этих людей от обычной жизни и почти религиозная одержимость в стремлении к совершенству позволяла им сосредоточиться исключительно на своих педагогических и исследовательских интересах.
Однако не следует думать, что новый университет вознесся подобно сияющей башне над необитаемым болотом отсталости и застоя американской медицинской науки. Центр Хопкинса был создан Гилманом, Биллингсом и другими как ответ на вопрос, который уже был поставлен, чтобы активировать процесс развития медицины до уровня, превосходящего самые смелые ожидания. Америка действительно значительно отставала от большинства европейских стран как в уровне образования, так и по качеству медицинского обслуживания, но начало изменению ситуации было положено в основном благодаря личной инициативе молодых врачей. Тысячи из них, как Уильям Холстед, стремились получать образование за рубежом, особенно в области лабораторных исследований. Из двадцати восьми членов Американского общества физиологов, основанного в 1887 году, двадцать человек учились в Европе, шестнадцать – в Германии. Многие амбициозные молодые люди, стремящиеся к самосовершенствованию, перед поступлением на медицинский факультет в течение нескольких лет учились в колледже, хотя большинство медицинских институтов требовали лишь свидетельства об окончании средней школы. А многие отказывались и от этого условия под различными, весьма неубедительными предлогами. Некоторые особенно целеустремленные учащиеся получали даже степени бакалавра задолго до того, как Хопкинс сделал их обязательными.
