У нас немного информации о полутора веках, последовавших за смертью Галена. Известно лишь то, что к середине четвертого века его авторитет в медицине стал неоспорим.
С этого момента он стал источником информации для каждого врача – истинным целителем, пришедшим на эту землю для того, чтобы разъяснить и распространить учение отца Гиппократа, который стал к тому времени уже мифологической фигурой. Галену же удалось возвести его в статус божества. Когда слава Рима померкла, нарастающая волна галенизма начала накрывать Византию и Восток, мерцая особым светом полунауки. Преломляясь через призму избирательности и перевода, становясь в результате все более суеверным, это спектральное сияние освещало меньше, чем скрывалось в отбрасываемой им тени.
В конце четвертого века власть Рима пошла на спад, уступая дорогу Восточной империи с центром в Константинополе. Ее господство продлилось более тысячи лет. За это время медицина наряду с другой научной деятельностью не продвинулась вперед ни на йоту, поскольку все силы империи были направлены на преодоление религиозных конфликтов, и в государстве преобладала политика своего рода бездействия, которую со времен тех мрачных дней по сию пору называют византийской. К счастью, появление мусульманской нации в восьмом веке вызвало к жизни культуру, жаждущую знаний, и вскоре научные трактаты греков были переведены на арабский язык. Не только работы Галена и Гиппократа, но также манускрипты Евклида, Птолемея и Аристотеля стали путеводной звездой для арабов, значительная часть последующих медицинских и научных сочинений которых была интерпретацией и развитием греческих учений. Арабские тексты стали вместилищем греческой науки.
Но процесс сопровождался проблемами, которые обычно возникают при переводе трактатов с одного языка на другой и передаче знаний от одного общества к другому.
Первая трудность заключалась в том, что перевод сам по себе сильно искажает передаваемые мысли, даже когда речь идет о гораздо менее разнородных культурах, чем эллинская и мусульманская. Более того, побывав в руках нескольких поколений составителей и биографов, многие из древних сочинений попали в руки переводчиков уже утратившими первоначальный вид. Когда арабский врач трудился над трактатами Галена, он, скорее всего, изучал перевод не оригинала, а его интерпретации кем-то из немногочисленной группы самозваных комментаторов, появившихся в Византии после смерти великого мастера. Среди наиболее плодовитых литературных шакалов были Орибасий в четвертом веке, Флавий Аэций и Александр Тралесский в пятом и шестом веках, соответственно, и особенно Павел Эгинский в седьмом веке. Последний написал семь томов, по большей части, на основе трудов Галена, заложив основы медицины на весь период, в течение которого мусульманские врачи были на пике своей славы. Он был одним из величайших хранителей медицинских знаний, унаследованных от древних греков, и, одновременно, самым известным ревизионистом, несмотря на его достойные одобрения намерения. Канон Павла спустя двести лет после его создания был переведен на арабский язык и стал фундаментом медицины, которую практиковали как мусульманские, так и говорящие на арабском языке еврейские врачи того времени. Среди них Рази, Али Аббас, Альбукасис, Исаак Исраэли, Маймонид и великий Авиценна, чей «Канон врачебной науки» в одиннадцатом веке стал, говоря словами Филдинга Гаррисона, «первоисточником мудрости в Средних веках». О том, что некоторые критики были возмущены его ревизионизмом, свидетельствует замечание, сделанное два с половиной столетия спустя врачом-философом Арнальдо де Виланова, который смотрел на него как на «профессионального писаку, который оболванил европейских медиков неправильным толкованием Галена».
Именно эти арабские тексты в конце концов были переведены на латинский язык в одиннадцатом и двенадцатом веках. Все началось в бенедиктинском аббатстве Монте-Кассино в одиннадцатом столетии.
Там карфагенский монах, известный как Константин Африканский, «Магистр Востока и Запада», перевел множество арабских медицинских трудов на латынь. Немецкий историк медицины Карл Зудгоф назвал его работу «симптомом великого исторического процесса» внедрения мусульманского и еврейского научного метода в западную медицину и возвращения блудного искусства исцеления к своим истокам. Хотя перевод греческих текстов на латынь оказал большое стимулирующее воздействие на европейскую мысль, в конце концов, европейцы изучали именно работы Галена, которые были переработаны компиляторами, такими как Павел, и переведены с греческого на арабский, а затем на латинский язык. Когда к проблеме неоднократного перевода прибавляются потенциальные ошибки, сделанные необразованными книжниками, кропотливо печатающими вручную каждую рукопись, становится очевидным, что только чудо могло предотвратить появление крупных искажений. Увы, но чуда не случилось, и истинного возрождения греческого учения пришлось ждать до завоевания Константинополя турками в 1453 году, когда греческие ученые мигрировали в Италию, забирая с собой подлинные книги и древние рукописи. Вследствие этого европейцы начали изучать греческий язык, читать Галена и Гиппократа в оригинале, переводя их сразу на латынь. Только тогда настоящая медицинская наука вновь могла начать развиваться с того места, где ее оставил Гален тысячу триста лет назад. Печальная ирония заключается в том, что его новые интеллектуальные наследники использовали его же экспериментальный метод, чтобы развеять репутацию древнего ученого в пыль; акцентируя свое внимание на его ошибках и искажениях его учения, они забыли, что именно он создал каркас, на основе которого они теперь могут строить. В 1896 году в ежегодной посвященной памяти Гарвея лекции для врачей Королевского колледжа доктор Джозеф Пейн, врач из больницы Святого Томаса, напомнил о незаслуженно забытых заслугах Галена:
Открытие Гарвеем кровообращения [1628] было кульминацией движения, начавшегося полтора века назад с возрождения греческой медицинской классики и особенно работ Галена; ибо без настойчивости Галена в отношении важности анатомии в каждой отрасли медицины и хирургии дальнейшее развитие анатомии, вероятно, никогда не состоялось бы. Какие почести или благодарность получил Гален за эту выдающуюся услугу? Либо скудная похвала наших современников, либо ее полное отсутствие… В некоторых современных работах, иногда даже в наших ежегодных лекциях мы слышим только о поразительных ошибках Галена. Пожалуй, не существует другого человека, равного ему по интеллекту, которого так упорно неправильно интерпретировали и даже искажали, что, несомненно, является последствием того экстравагантного поклонения, с которым к нему относились в прошлом.
В конечном итоге именно к Марку Аврелию нам следует обратиться, чтобы найти слова, которые сам Гален хотел бы о себе услышать. Десятки поколений европейских школьников усовершенствовали свой греческий, читая «Размышления» философа-императора, которые классицисты называют самым возвышенным этическим произведением древнего разума. Каждое мгновение жизни благородного автора, и только в лучшие моменты жизни Галена, эти два великих мыслителя второго века подтверждали и показывали пример неуклонного следования одному из наиболее часто цитируемых величественных обетов:
Я ищу истину, от которой еще никто никогда не потерпел вреда.
