Хотя публикация De Motu Cordis мало изменила методы лечения пациентов, применяемые Гарвеем, но она оказала сильное влияние на его практику в целом. Обри писал:
Я слышал, как он говорил, что после выхода в свет его книги о кровообращении количество его пациентов значительно уменьшилось, потому что многие из них решили, что он спятил… Наконец, не без сложностей, где-то через 20–30 лет, трактат стал учебником во всех университетах мира, и, как написал г-н Гоббс в своей книге «О теле политическом», он был, возможно, единственным человеком в истории науки, увидевшим при жизни реализацию собственной доктрины.
Независимо от того, насколько сократилась практика Гарвея в результате публикации его книги, после этих событий он стал посвящать больше времени королю Чарльзу в ущерб остальным, не столь знатным, пациентам. Кроме того, как до, так и после публикации De Motu Cordis, он продолжал исследования развития эмбриона, начатые еще в студенческие годы в Падуе. Поскольку в De Motu Cordis есть упоминания о вопросах, связанных с зарождением жизни, весьма вероятно, что Гарвей еще до 1628 года проделал значительную работу над этой проблемой и, возможно, даже начал писать книгу на эту тему. За долгие годы он накопил огромное количество наблюдений, сделанных как невооруженным глазом, так и с использованием простейших линз. Поскольку пределом увеличения микроскопа в то время была область биологических исследований, результаты его работы были быстро забыты, несмотря на их общую достоверность. Тем не менее книга De Generatione Animalium («Зарождение животных»), которую он опубликовал в 1651 году, не теряет своей актуальности, потому что она проливает свет на те методы сбора доказательств, которые привели к открытию кровообращения. В частности, во введении к трактату автор описывает свои способы поиска истины. Изучая эту и другие его работы, можно реконструировать образ мыслей, отражающий различия между мыслителями семнадцатого века и (почти всеми) теми, кто развивал науку во всех областях знания до этого периода. Здесь мы имеем дело с первоисточником научного метода.
Если попытаться сформулировать, чем отличались методы исследования того времени от научных изысканий предшествующих лет, можно сказать следующее: философы семнадцатого века стремились отвечать на вопросы, начинающиеся скорее со слова «как», чем со слова «почему». Сам Гарвей довольно ясно выразился по этому поводу, написав: «Я склонен считать, что наша первая обязанность выяснить, существуют конкретные явления или нет, прежде чем интересоваться, почему». Другими словами, задача ученого – не искать причины чего-то, а лишь выяснить объективно существующие факты. Телеология – это мировоззрение, а не наука. Когда главным провозглашается вопрос «почему», теряется объективность, и каждое наблюдение встраивается в заранее предопределенную схему. Врачи-гиппократики прославились не тем, что искали причины заболеваний; сила их системы заключалась в умении сложить многокомпонентную мозаику болезни из свидетельств, полученных при помощи органов чувств. Когда Гален игнорировал эту самую основную часть их учения, он сильно рисковал. Его интерпретация собственных ощущений зависела от того, что подсказывало ему его сердце. Он заполнил пустые места своей уже выстроенной системы знаний домыслами и гипотезами, основанными на концепции того, что всё на земле создано бесконечно мудрым Творцом. Итак, пользуясь формулировкой Александра Поупа, он неправильно понимал «всё на свете», потому что рассматривал все явления предвзято, исходя из собственных убеждений о том, как все должно быть устроено.
Уильям Гарвей играл по другим правилам. Он считал, что цель ученого – узнать, как происходят те или иные процессы, а не почему. Областью изучения науки является то, что можно наблюдать и измерять; а все, что служит предметом для мистических спекуляций, не имеет никакого отношения к серьезным исследованиям. Он стал первым врачом, применившим научный метод познания, который английский физиолог сэр Джордж Пикеринг в своей речи в честь Гарвея в 1964 году очень точно и, одновременно, поэтично охарактеризовал, как «дисциплинированное любопытство».
Гарвей неожиданно и смело отказался от методологии своих предшественников и указал новый путь развития медицины. Хотя потребовалось полтора тысячелетия для избавления от всепроникающих миазмов галенизма, но большой шаг вперед уже был совершен. Сэр Уильям Ослер, величайший преподаватель медицины и гуманист, выступая в 1906 году перед аудиторией коллегии врачей сказал, что
здесь впервые был использован экспериментальный метод исследования серьезных физиологических проблем человеком с современным научным складом ума, который оценивал полученные свидетельства, не выходя за пределы объективных данных и был убежден в том, что выводы должны естественным однозначным образом вытекать из имеющихся в распоряжении ученого наблюдений. Эпоха слушателя, когда люди могли только слушать, сменилась эпохой наблюдателя, современники которой привыкли доверять только своим глазам. Но, наконец, пришло время действия – осмысленного, творческого, спланированного; действия как инструмента ума, вновь представленного миру в скромной небольшой монографии объемом семьдесят две страницы, положившей начало экспериментальной медицине.
Выражение «вновь представленного» имеет особое историческое значение. Выбрав его, Ослер напомнил своим слушателям, что Гален в своих работах приводил врачам примеры собственных экспериментальных изысканий, но они были забыты. Причиной этому послужило то, что описанные им методы не привели к раскрытию истины, поскольку он встроил их в систему умозрительных гипотез, с помощью которых стремился объяснить все сразу. Поэтому никому не приходило в голову, что необходимо проводить дальнейшие исследования. С этой точки зрения, последователи Галена сами являются грубыми нарушителями одной из главных заповедей своего прародителя, его основополагающей рекомендации, что «нужно доверять не книгам по анатомии, а собственным глазам» и полагаться на «свои усердные практические упражнения в искусстве вскрытия». Андреас Везалий и Уильям Гарвей, сокрушившие концепцию Галена, на самом деле были первыми последовательными учениками мастера эксперимента, доктрина которого была до неузнаваемости извращена за столетия ошибочных интерпретаций. К сожалению, Гален был не единственным среди пророков, которых постигла такая несправедливая судьба.
Гарвей вновь представил медикам экспериментальную физиологию, но на этот раз она пришла в мир свободной от спекуляций и телеологии, предоставив врачам возможность «оценивать полученные свидетельства, не выходя за пределы объективных данных». Такой подход демонстрирует, в чем, собственно, заключается суть научного метода познания. В классическом случае исследователь получает некие данные, анализирует их, определяет важные характеристики и выдвигает гипотезу, объясняющую какое-то явление. Затем он тщательно проверяет гипотезу с помощью специально разработанных воспроизводимых экспериментов. А что представляет собой эксперимент? Это не более чем запланированное событие, которое позволяет исследователю проводить наблюдения в контролируемых условиях. Его также можно трактовать просто как беспрепятственное расширение опыта ученого в отсутствии посторонних воздействий, которые могли бы помешать объективной оценке наблюдаемых процессов и явлений.
