Но в некоторых европейских университетах уже появились сообщества вдумчивых исследователей, особенно в Падуе, где молодое поколение медиков унаследовало многовековые традиции и научный багаж знаний, оставленный великими учеными, в том числе Везалием и Гарвеем, чьи идеи опирались на тщательно фиксируемые наблюдения и личный опыт. В кредо Джованни Морганьи звучит эхо философии двух его выдающихся предшественников: «С почтением блюсти не античность, не новизну, не традиции, а только истину, независимо от времени и места».
В своей погоне за правдой Джованни Морганьи создал еще один литературный памятник, ознаменовавший самый важный переломный момент в развитии медицины. Как и большинство других названий научных трудов, представляющих миру кардинальную смену парадигмы, наименование его книги является квинтэссенцией его работы: «О местонахождении и причинах болезней, открытых посредством анатомирования» или на латинском языке: De Sedibus et Causis Morborum per Anatomen Indagatis. В ней он разъяснял своим коллегам-медикам, что понимание болезни следует искать не в умозрительных заявлениях о невидимых потоках в теле, а в трупах: ключ к диагнозу и к истине – это анатомирование и пять органов чувств врача, как учил Гиппократ. Очевидно, что его идея не была откровением, которого никто никогда раньше не слышал, но после книги Морганьи его уже нельзя было игнорировать. К тому времени, когда молодой патологоанатом из Болоньи был готов представить свою работу миру, он стал мудрым пожилым профессором в Падуанском университете, человеком, вызывающим чувство уважения, близкое к благоговению, не только своими научными достижениями, но и благородством натуры. В течение шести десятилетий, разделяющих эти события, он не страдал ни от неистовой амбициозности Везалия, ни от импульсивной нервозности Гарвея. Напротив, он был безмятежным Гибралтаром эмоциональной субстанции, столь же деликатной в манерах, сколь заслуживающей доверия в характере. Его человеческие качества не уступали его репутации самого уважаемого анатома своего времени.
Достоинства характера Морганьи относились к такого рода качествам, которые Уильям Ослер, должно быть, превозносил в своем памятном обращении «Книги и люди» в Бостонской медицинской библиотеке в 1901 году. Ослер, самый выдающийся американский профессор медицины, был также ведущим историком этой науки на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. В этой часто цитируемой бостонский речи он сказал о тех людях прошлого, с которых нам следует брать пример и чьи труды мы обязаны ценить: «Они постоянно будут нам напоминать, что среди представителей ни одной другой профессии не найдется такое количество людей, соединивших в себе интеллектуальное превосходство с благородством характера». Выбор такой высокопарной гиперболы доказывает, что даже великий Ослер позволял себе время от времени небольшое преувеличение. Тем не менее в истории медицины есть несколько персон, в отношении которых это утверждение звучит абсолютно справедливо. Первый среди них – Джованни Морганьи. Иконоборцы никогда не тратят свое время на тщетные усилия опорочить его непререкаемый образ, а историки не пытаются переиначить события его жизни, чтобы добавить яркости к золотому сиянию воспоминаний о нем.
Среди многочисленных достоинств Морганьи было огромное терпение. Он откладывал публикацию книги до тех пор, пока не доказал правоту своей позиции настолько, что она стала неуязвимой. Когда его работа наконец вышла в свет в 1761 году, автору исполнилось семьдесят девять лет. Вероятно, это мировой рекорд в области медицинских исследований, многие открытия в которой совершались довольно молодыми учеными. Вышеупомянутый Ослер, между прочим, говорил в другой своей известной речи о том, что люди старше сорока лет относительно бесполезны для науки, а те, кто старше шестидесяти, абсолютно бесполезны. Он зашел настолько далеко, что позволил себе рассуждать о преимуществах, которые даст миру возможность обеспечить таким отжившим свой век мудрецам, по словам автора, «мирный уход с помощью хлороформа». Я скорее пожелал бы Ослеру самому или даже тощему Копернику воспользоваться хлороформом, вместо того чтобы затормозить развитие клинической медицины, поднеся фатальный пузырек к ноздрям такого ученого, как Морганьи.
Поскольку в восемнадцатом веке не было ни Ослера, ни зеленого ядовитого газа-анестетика, Джованни Баттиста Морганьи посчастливилось прожить долгую, плодотворную, безопасную жизнь, а миру достались плоды его открытий. Сдержанный характер Морганьи отличался постоянством привычек, неизменной преданностью научной работе, большой семье и религиозным принципам, служившим ему нравственным ориентиром в его исследованиях. Дошедшее до нас описание его личности рисует образ безмятежного ученого, которого очень любили его многочисленные ученики различных национальностей и друзья, среди которых были самые влиятельные деятели того времени, такие как папа Бенедикт XIV и император Священной Римской империи Иосиф II. Морганьи поддерживал теплые коллегиальные отношения с великими умами своего времени: Германом Бургаве из Лейдена, Альбрехтом фон Галлером из Берна, Иоганном Меккелем из Геттингена и Ричардом Мидом из Лондона, спектр интересов которых отражал кругозор самого Морганьи – от преподавания до научных изысканий и исцеления больных.
Морганьи родился 25 февраля 1682 года в маленьком городке Форли на севере Италии, примерно в тридцати пяти милях к юго-востоку от Болоньи, куда он и отправился в возрасте шестнадцати лет для изучения медицины и философии. Там он вскоре попал под покровительство Антонио Марии Вальсальвы, великого анатома, который был учеником Мальпиги. Получив в 1701 году диплом с отличием, девятнадцатилетний Морганьи стал ассистентом Вальсальвы и работал с ним в течение последующих шести лет. В период с 1707 по 1709 год Морганьи прошел последипломное обучение и вернулся в родной город Форти, чтобы заняться практикой. Здесь высокий, обладающий красивой внешностью, располагающими чертами характера и талантом, молодой человек стал весьма востребованным врачом, несмотря на отсутствие опыта. Тогда же он женился на Паоле Верзери, представительнице одного из знатных родов этого города. Вместе они воспитали двенадцать дочерей и трех сыновей: восемь девочек стали монахинями и один из мальчиков священником.
В 1711 году Морганьи был приглашен в Падую на должность младшего профессора теоретической медицины, где проявил себя настолько ярко, что спустя всего лишь четыре года его стали называть преемником таких выдающихся профессоров анатомии старейшей и самой уважаемой кафедры университета, как Везалий, Фаллопио, Фабриций и Спигелий. В тот момент ему исполнилось тридцать три года. А уже через несколько лет вся Европа узнала о блестящем анатоме, и ученые со всех концов континента обращались к нему за консультацией. Он был избран почетным членом многих зарубежных научных организаций, наиболее известными из которых являются Королевское общество Лондона, Королевская академия наук в Париже, Королевская академия Берлина и Императорская академия Санкт-Петербурга.
Хотя основной специализацией Морганьи была анатомия, совершить главное открытие своей жизни ему помогло убеждение, что прежде всего он является врачом, первостепенная обязанность которого – лечить больных. Анатомия служила ему лучшим инструментом в стремлении проникнуть в тайны болезни, и позволила стать хорошим специалистом. Он занимался медицинской практикой на протяжении всей своей долгой карьеры, при этом постоянно консультируя коллег из многих европейских стран. Свои рекомендации он часто оформлял в виде писем, поскольку пациенты находились вдали от своего лечащего врача. Сотня историй болезни, которую он передал своему ученику Микеле Жирарди незадолго до смерти в 1771 году, была издана и переведена на английский язык Саулом Ярхо, писавшим: «Хотя мы имеем основания полагать, что он рассматривал анатомические исследования в качестве средства, а не конечной цели своих научных изысканий, именно они оказались самым важным источником его клинических возможностей». Изучив письма Морганьи, Ярхо оценивал его способности лечащего врача следующим образом: «Читая некоторые его консультации, можно как наяву увидеть великого врача у постели больного. Каждый описанный им случай представляет собой образец наивысших достижений академической медицины восемнадцатого века».
