Непоколебимый нежный союз Джованни Морганьи и его верной жены Паолы закончился с ее смертью 2 сентября 1770 года. Престарелый вдовец ненадолго задержался на этой земле после ухода свой половины. Тот, чья работа пролила свет на патологическую основу инсульта, теперь умер от кровоизлияния в мозг, так же, как его учитель Вальсальва и учитель его учителя Мальпиги. Он умер в своем доме под номером 3003 по улице Via S. Massimo, где он жил со своей семьей, где и сейчас можно увидеть мемориальную доску с простой надписью «Дж. Б. Морганьи, основатель патологической анатомии, умер здесь 6 декабря 1771 года».
За восемь лет до смерти Морганьи отцы его родного города разместили в муниципальном зале мраморный медальон с изображением самого известного сына Форли. В стиле, типичном для маленьких городков, они перестарались с надписью на медальоне, определяющей место своего героя в истории человечества: «Джованни Баттиста Морганьи – дворянин Форли. В 1763 году горожане Форли возвели в его честь мраморный памятник, потому что он отличился перед своей страной и всеми людьми в мире своими открытиями и великолепными книгами. Деятели науки искренне убеждены, что Морганьи – самый выдающийся представитель человеческой расы». Не сохранилось никаких записей о сдержанной реакции Морганьи, когда он впервые прочитал эти слова. Скорее всего, благодушное стремление городских жителей прославить себя, восхваляя его, вызвало у него лишь снисходительную улыбку. Слишком тактичный, чтобы обидеть мэра, выразив неудовольствие высокопарным преувеличением, написанным на медальоне, он, вероятно, поблагодарил комитет, пожал всем руку, вернулся в свой экипаж и уехал в Падую, чтобы сделать очередное вскрытие.
7. Почему цвет листьев меняется осенью. Хирургия, наука и Джон Хантер
Ни одно природное явление невозможно изучить адекватно само по себе. Для должного понимания его следует рассматривать в связи со всей природой.
Сэр Фрэнсис Бэкон
Фрэнсис Бэкон провозгласил основной постулат Евангелия от науки. Основополагающее единство всех природных явлений предполагает переплетение работы каждого ученого каждой дисциплины каждого периода истории с открытиями других мыслителей. Устанавливаются родственные связи между всеми, кто испытывает лишающее покоя любопытство к ускользающим от поверхностного взгляда тайнам природы, независимо от того, на что устремлены их глаза: на звезду или вглубь материи. Не существует мужчины или женщины, которые хоть однажды не поддались искушению заглянуть в сокровищницу матери-природы. Они наверняка оценили бы яркий образ, созданный современником Бэкона Уильямом Гарвеем: «допуск в ее хранилище секретов» вызывает не только чувство удовлетворения от сделанного открытия, но также ощущение единства со всеми неутомимыми искателями истины со времен предков Аристотеля и с самой природой.
В течение многих лет, пока Джованни Морганьи намеренно фокусировал свой взгляд на узком круге вопросов, чтобы заглянуть в тайник матери-природы, другие ее любознательные сыновья изучали ее подноготную, делая прямо противоположное. Джон Хантер выбрал в качестве области изучения все царство жизни. Он полагал, что сфера его компетенции включает все, что связано со строением живого организма и его функциями с момента зачатия до того мгновения, когда искра жизни затухает в нем навсегда. Он горел желанием узнать все: как работают структуры в здоровом состоянии, почему они ломаются и каким образом они противостоят силам, которые неизменно стремятся их уничтожить.
Невозможно описать неиссякающее любопытство Хантера, используя слова, применимые к другим людям. Только обратившись к концепции гениальности можно передать смысл его жизни и его достижений. В противном случае нам пришлось бы уверовать в такие неопределенные явления, как предвидение, везение и божественное озарение. Интеллектуальные и социальные барьеры, удерживающие нас в плену заурядности, не могут остановить таких людей. Теория о колоколообразной кривой, ограничивающей человеческие способности, не имеет к ним никакого отношения. Формальное школьное образование для Джона Хантера было совершенно излишним, и обычные методы приобретения знаний – лишь препятствие на пути развития его интеллекта. Нам не следует пытаться судить о других людях и разгадывать источники их вдохновения. Достаточно того, что мы можем извлечь пользу из их пребывания на этой Земле.
Джон Хантер был изобретательным художником медицинской науки, видным ученым с неортодоксальным подходом, создавшим собственные стандарты и нашедшим свой особый путь, указавшим новое направление развития когорте талантливых учеников, которые преобразовали не только искусство хирургии, но и образ врача в целом. Его интересовало все живое, и любопытство пробуждало в нем такое внимательное отношение к природе, что его проницательный взгляд видел то, чего никто другой не мог даже вообразить.
Так же как Везалий, Гарвей и Морганьи, Хантер игнорировал готовые решения предшествующих поколений и полагался исключительно на свои способности в определении важности проблем, их описании и сопоставлении данных больших групп тщательно выполненных исследований. Все эти ученые были наделены необычайной способностью отделять зерна от плевел. И хотя Хантер написал тысячи страниц, ему не удалось произвести на свет что-либо похожее на De Sedibus, De Motu Cordis и тем более на Fabrica. Он не создал ни одного выдающегося произведения, но посвятил всю жизнь непрерывному изучению базовых закономерностей здорового состояния и заболевания организма. Иногда он продвигался вперед небольшими шажками, а в отдельных случаях он достигал истины как скороход в волшебных туфлях и преодолевал огромные интеллектуальные расстояния в своем научном путешествии. Его величайшим шедевром была не книга, а он сам – человек, который горячо верил в то, что любознательность и упорный труд помогут ему найти ответы на любые вопросы.
Щедрые дивиденды нестандартного видения Хантера достались его коллегам-хирургам. Благодаря ему появилось новое понимание той роли, которую они могли бы сыграть в выяснении процессов болезни. Но значительно важнее то, что он представил своим коллегам-хирургам новую концепцию их профессии, предполагающую не только использование эмпирических методов, но и применение научного подхода. Если бы этот величайший натуралист-медик не оставил никакого другого наследия, кроме этого, он все равно заслуживал бы каждого выражения благодарности и восхищения, сказанного в его адрес поколениями его последователей. Как писал Филдинг Гаррисон: «Хантер считал, что хирургия – это механическое искусство, и относил ее к экспериментальным наукам».
Расширяя научные горизонты своих собратьев, Хантер вывел их на новую ступень общественного престижа, которой раньше достигали немногие из них. Один из его коллег заметил: «Только он смог сделать нас джентльменами». Восхождение по спирали профессионального статуса, первый виток которого неторопливо начался с Амбруаза Паре, теперь приобрело значительное ускорение: повышение престижа привлекло более образованных и более целеустремленных людей, чьи достижения также улучшили репутацию хирургии, и этот процесс повторялся снова и снова. Через столетие после смерти Хантера можно было с уверенностью сказать, что многие величайшие достижения в области медицины были сделаны хирургами, к тому времени самыми почитаемыми в народе целителями.
