Жизнь Рене Лаэннека (1781–1826) протекала сначала в лучшие и худшие периоды диккенсовской Англии, а затем в наполеоновские и постнаполеоновские времена. Это были весьма неспокойные годы для Франции – страны, проклятой и благословленной одновременно, что в полной мере можно отнести к жизни ее замечательного сына Лаэннека, туберкулезного гения, ставшего величайшим врачом начала девятнадцатого века.
Далеко на западной половине полуострова Бретань, лежащего южнее английского города Плимут, среди покрытых вереском и лесами холмов расположился очаровательный провинциальный городок Кемпер. В архиепархии Ренна недалеко от великолепного собора можно увидеть статую, установленную врачами Франции в честь Лаэннека. Здесь 17 февраля 1781 года его родила мадам Мишель Лаэннек, которая, вероятно, умерла от туберкулеза, когда мальчику было всего лишь шесть лет. Его отец Теофиль на протяжении всей своей жизни был тщеславным, несколько эксцентричным человеком, который мнил себя поэтом, но зарабатывал на жизнь незначительными политическими статейками. Оставшись один с Рене, его младшим братом Мишо и однолетней Мари-Энн на руках, он решил избавиться от бремени родительских обязательств. Девочку он отправил на воспитание к своей тете, обоих сыновей определил жить сначала с дядей, который был приходским священником, а через год в соседний город Нант на попечение другого дяди – доктора Гийома Лаэннека.
Гийом был не просто местным врачом. Он начал изучение медицины в Париже, позже перешел в один из немецких университетов, а степень получил в старинной школе в Монпелье. Увлеченный учением Джона Хантера, он перебрался в Лондон и попытался поступить на хирургическое отделение в больницу Святого Георгия. Когда его прошение было отклонено, в 1775 году он вернулся в Кемпер и, в конечном счете, поселился в Нанте, где его таланты были так высоко оценены, что не прошло и двух лет, как его назначили ректором факультета.
Таким образом, в 1788 году двух осиротевших мальчиков благосклонно приняли в доме одного из самых выдающихся горожан Нанта на воспитание вместе с их трехлетним двоюродным братом Кристофом, который однажды станет известным адвокатом. Мишо, умерший в возрасте двадцати семи лет, также делал большие успехи в этой профессии. Тому, что все три мальчика достигли таких внушительных результатов на выбранном ими поприще, в немалой степени способствовал пример Гийома. Будучи человеком с высоким интеллектом и обширными научными знаниями, он с энтузиазмом взял на себя ответственность за их воспитание и установил для талантливых ребят соответствующие академические стандарты.
Ни в революционном, ни в контрреволюционном движении, начавшемся в 1789 году, братья Лаэннеки не принимали участия до тех пор, пока в феврале 1793 года на западе не разразилась так называемая Вандейская война, охватившая часть Бретани. Она началась восстанием крестьян, протестующих против воинской повинности и налогообложения; распространение народных волнений привело к жестоким репрессиям со стороны республиканского правительства. «Вандея», другое название мятежа, по сути, была только предтечей куда большего движения, которое начиналось по всей стране. Недовольство указами Национального конвента, гнев, вызванный казнью Людовика XVI в январе 1793 года, и ухудшение военной ситуации привели к развитию контрреволюционного движения с некоторыми промонархистскими элементами по всей Франции. В результате Национальный конвент назначил печально известный комитет общественной безопасности, положив начало царству террора. В течение года, начиная с лета 1793 года, были казнены более сорока тысяч «врагов революции». Наконец, в июле 1794 года ультрареволюционеры свергли руководство радикальных робеспьеристов и приступили к ликвидации их завоеваний; в октябре 1795 года было учреждено новое правительство, утверждена консервативная конституция и исполнительная директория из пяти директоров.
В Париже террор отличался особой жестокостью, но Нант, где было казнено три тысячи граждан, также сильно пострадал от действий революционеров. Гильотина была установлена на площади де Буффай, на которую выходили окна Лаэннеков. Но гильотина была недостаточно быстрым орудием уничтожения, чтобы удовлетворить ревностных патриотов Нанта. Они решили, что можно убивать людей более эффективно посредством массовых утоплений в реке – квазисудебная форма казни, которая стала известной как «наяды Луары», с особенно унизительным вариантом le mariage (республиканская свадьба), когда обнаженных мужчин и женщин связывали вместе и бросали несчастную пару в воду. Практиковался также несколько более милосердный способ уничтожения – массовые расстрелы.
Хотя мальчиков старались держать в задней части дома, Рене увидел приблизительно пятьдесят голов, скатившихся в корзину гильотины. Скорее всего, он слышал о расстрелах и утоплениях и, весьма вероятно, даже тайно присутствовал на некоторых из них. В течение шести недель он жил в постоянном страхе за своего дядю, которого местное «правительство» бросило в тюрьму, заподозрив его в недостаточном сочувствии революции.
Однако даже в разгар убийств продолжали осуществляться некоторые обычные виды деятельности, создавая некоторое подобие нормальной жизни: среди них – обучение. Трое мальчиков Лаэннеков продолжали учиться, впитывая все, что не попадало под ограничения террора, и получали академические премии за достигнутые успехи.
На протяжении некоторого короткого периода Рене рассматривал карьеру в области техники, но благодаря увлечению природой и влиянию ученого дяди он выбрал менее престижную профессию медика. В месяц Вандемьера
[12] (сентябрь) III революционного года (1795) в возрасте четырнадцати лет он поступил в Нантский университет, чтобы начать свое профессиональное обучение. Не сумевший установить эмоциональную связь со своими детьми отец Рене, женившийся на хорошо обеспеченной вдове и назначенный на должность судьи по договору, как всегда, не имел достаточных средств для поддержки образовательного предприятия сына, письма которого к Теофилю в течение следующих нескольких лет пестрят просьбами о материальной помощи. Рене продолжал зависеть от своего дяди Гийома и в плане духовного руководства, и в отношении средств к существованию.
Во время обучения Рене в больницах, связанных с Нантским университетом, проявились первые признаки его физической слабости. Ростом меньше большинства своих сверстников, с наследственной предрасположенностью к туберкулезу, он постоянно находился под бдительным (и очень заботливым) наблюдением своего верного дяди. Когда умер собственный ребенок Гийома, не дожив четырех месяцев до своего второго дня рождения, став, как удрученный отец писал в письме к Теофилю, «бессознательной жертвой революционной ситуации», дядя начал еще пристальнее следить за здоровьем своего астенического племянника. В том же письме, отправленном в мае 1796 года, он выразил надежду, что достижения Рене утешат его в потере собственного ребенка.
Было ясно, что Гийом питал надежду, что в один прекрасный день племянник унаследует его практику. Но ему было недостаточно, чтобы мальчик стал его профессиональным преемником, он должен был стать таким же высококвалифицированным специалистом, как и сам ректор. Он постоянно призывал Рене быть прилежным в обучении, чтобы в будущем он мог справиться с ответственностью, которая в конечном итоге ляжет на него. «Наше призвание, – говорил Гийом мальчику, – похоже на кандалы, которые необходимо носить все дни и ночи напролет».
