Прогрессивные, почти футуристические, медицинские исследования, проведенные в больнице, опровергли устаревшую доктрину, в рамках которой они были сделаны. Практически никакого прогресса в заботе о больных не было достигнуто с тех пор, как братство впервые приехало из Италии, поскольку не было необходимости, а потом и денег для модернизации уже имеющейся материально-технической базы. Больница представляла собой ряд беспорядочно расположенных зданий разного размера и стиля, разделенных несколькими дворами и садами, где выздоравливающим пациентам было разрешено заниматься физическими упражнениями. Построенные на небольшом холме сооружения были снабжены хорошо работающей системой стока воды и даже закрытой дреной
[13], что было нехарактерно для больниц тех дней. Необычным также было то, что палаты были светлыми и просторными: в мужском отделении расстояние между кроватями составляло девяносто сантиметров и один метр восемьдесят сантиметров – в женском. Пятеро из шести пациентов, вошедших в Шарите, могли рассчитывать, что покинут больницу живыми. Такая статистика, превосходная для начала девятнадцатого века, по мнению одного английского медика, посетившего тогда Шарите, во многом была обусловлена «большими, хорошо проветриваемыми палатами и правилу класть по одному пациенту на кровать».
Последнее из указанных обстоятельств было новым словом в медицине. До создания республики нередко по четыре, пять или даже шесть человек с тяжелыми заболеваниями, невзирая на пол, размещались на одной кровати, разделенные лишь простынями. Таким образом, во время эпидемии недавно прибывший пациент имел серьезный шанс проснуться однажды в холодный предрассветный час, тесно зажатым застывшими трупами. Вероятно, это ужасная некрофильская идея небес, вроде репетиции ада на Земле.
К моменту поступления молодого Лаэннека в Шарите на смену террору, царившему в больницах всего два десятилетия назад, пришел осторожный оптимизм. Хотя методы терапии, имевшиеся в распоряжении врачей, оставались такими же умозрительными, как и прежде, больничные палаты оставались для людей оазисом заботы и передышки от повседневных дел. Почти триста коек Шарите были заполнены мужчинами и женщинами, полными надежды, что доброта и внимание сестер ордена Св. Винсента и Павла помогут им вернуть здоровье. Восемь тысяч страждущих ежегодно прибегали к деликатному попечительству монахинь. Теперь появился некоторый шанс на реальную помощь врачей. В соответствии с научной концепцией Морганьи и Корвизара каждый пациент подвергался тщательному освидетельствованию, а профессора и студенты всегда были в поиске все новых проявлений болезней, которые могли привести к определению диагноза. Обходы проводились не реже одного раза в день старшими профессорами в сопровождении свиты студентов и врачей, количество которых постоянно увеличивалось за счет медиков, прибывавших из Америки и многих стран Европы. Больничные палаты стали лабораторией, где развивалась новая диагностическая медицина, которая спустя почти столетие приведет к современным успешным методам терапии.
Как будто зная, что скоро ему придется участвовать в гонке с собственной преждевременной смертью, Рене Лаэннек с маниакальной решимостью с головой погрузился в изучение медицины. Он не пропускал ни одной лекции или аутопсии; когда Корвизар делал обход больных, он был рядом; если проводились специальные курсы, он не пропускал и их. Лаэннек всегда оказывался там, где можно было почерпнуть новые знания. Он посещал занятия по анатомии, физиологии, химии, фармации, materia medica (сегодня называемой фармакологией), ботанике, юридической медицине и истории медицины. Одновременно, в Центральной школе он работал над совершенствованием своего греческого в те моменты, которые удавалось выкроить от посещения основных занятий – он мечтал прочитать Гиппократов корпус в оригинале. К тому же он возобновил обучение игре на флейте, хотя невольно задаешься вопросом, оставалось ли у него время, чтобы дышать.
Лучше всего внешность Лаэннека можно описать следующим образом: невысокий, всего метр шестьдесят ростом, худой, настолько, что кости, казалось, могут проткнуть его бледную кожу. Рене выглядел слабым, но был быстрым, как вихрь; по словам одного из его биографов, «он был глотком свежего воздуха, и считал себя Геркулесом». У него были голубые глаза и каштановые волосы, как у многих его коллег-бретонцев, унаследовавших эти черты от дальних кельтских предков. Если субтильное строение тела не производило особого впечатления, то, увидев однажды его лицо с выдающимся лбом и высокими скулами, забыть его было непросто. Он был одним из самых необычных людей, и этого невозможно было не заметить.
Студент-медик, проходивший обучение в Париже, мог быть отмечен за успехи двумя способами: по приглашению своего педагога стать членом Общества медицинского образования, в котором учащиеся встречались, чтобы критиковать друг друга за недостатки, допущенные в клинической работе и аутопсии, или пройти конкурсный экзамен, позволяющий быть зачисленным в Школу практики, созданную для специальной группы учеников, которые в течение трех лет дополнительно изучали химию, искусство вскрытия и оперативную хирургию. Лаэннек был удостоен обеих привилегий.
В начале 1802 года он опубликовал свою первую научную работу, посвященную исследованию сужения одного из сердечных клапанов, так называемого митрального стеноза, причиной которого, возможно, являлась ревматическая лихорадка. Несколько месяцев спустя он издал труд о венерических болезнях, а позже в том же году – статью о перитоните. Последняя работа, сделанная студентом, которому едва исполнился двадцать один год, имела огромное значение. Совсем незадолго до этого была признана важная роль внутренних оболочек тела в возникновении и течении заболеваний. Открытие было сделано в Шарите глубоко уважаемым молодым учителем и другом Лаэннека Мари Франсуа Ксавье Биша, который умер в июле 1802 года в возрасте тридцати лет от туберкулезного менингита, но своей работой побудил Лаэннека к изучению функции брюшины – серозной оболочки, выстилающей брюшную полость и покрывающей расположенные в ней органы, – и серозной оболочки грудной клетки, называемой плеврой, а также синовиальных оболочек суставов и выстилок внутренних органов. Первоначальным результатом стала статья о перитоните, где впервые была изложена ключевая дифференциация заболеваний органов брюшной полости от заболеваний тканей, покрывающих эти органы и выстилающих полость, в которой они находятся. Лаэннек был первым исследователем, давшим в своей работе о различных формах перитонита описание спаек, ложных мембран и излияния внутрибрюшной жидкости, вызванного воспалением.
В своем первоначальном виде работа Биша и Лаэннека по величине своей значимости выходила за рамки непосредственной полезности. Она ознаменовала вступление в новую фазу понимания процессов заболевания, на более глубокий уровень, если можно так выразиться. Морганьи продемонстрировал, как по проявленным симптомам определять больные органы; Биша представил анатомическую концепцию, суть которой заключалась в том, что органы и системы органов состоят из листов протоплазмы, называемой тканями; и, наконец, Биша и Лаэннек вместе показали, что понятие болезни должно включать не только органы, но и ткани, из которых они состоят. Позже, в девятнадцатом веке, разработка принципов микроскопических методов исследования позволит увеличить угол зрения на эту проблему в буквальном и фигуральном смысле этого слова, что даст возможность берлинскому патологу Рудольфу Вирхову доказать, что в самих отдельных клетках, составляющих ткани и органы, необходимо искать причины болезни. (Эта было не только изменение фокуса, но и расширение географии, поскольку научные идеи в области медицины последовательно распространялись из Италии сначала во Францию, затем в немецкоязычные страны и, наконец, в Соединенные Штаты.)
