Вторым членом триумвирата был Йозеф Шкода, ведущий врач Венской медицинской школы. Он известен исследованиями перкуссии и аускультации, в которых, как и Рокитанский, он сопоставлял клинические проявления болезней с патологическими изменениями внутренних органов, вызвавших их. Его подход несколько отличался от методов Лаэннека и его последователей, поскольку он концентрировался не столько на физических свойствах прослушиваемых структур, сколько на их биологических характеристиках. Это делало его систему менее подверженной обобщениям, в отличие от французской, вследствие чего она стала более популярной среди новичков. Рокитанский был добрым, щедрым человеком, в то время как Шкода был холодным, резким и мало озабоченным личными дружескими отношениями с коллегами. Все, что его интересовало, было связано с клинической наукой, суть которой для Йозефа Шкоды состояла, прежде всего, в диагностике, а не в терапии. Он считал, что абсолютно неважно, какое из малоэффективных лечебных средств того времени будет выбрано для использования в том или иной случае, охарактеризовав их в присущей ему резкой манере, как das ist ja alles eins (суть одно и то же), – они и в самом деле были все одинаковы. Он был сторонником профилактики, полагая, что надлежащий подход к заболеванию должен остановить его развитие прежде, чем оно начнет свое разрушительное воздействие. С этой целью он настойчиво изучал такие эпидемические заболевания, как брюшной тиф и холера. Он был одним из тех врачей, кто увлекался теориями, подобными той, что предложил Земмельвейс.
Хотя Шкода был поборником обеспечения мер гигиены и общественного здравоохранения, успехов, увековечивших его имя в истории медицины, он достиг в области индивидуальной диагностики. Работая в кабинете аутопсии бок о бок с Рокитанским и используя полученные знания в работе с госпитализированными пациентами в больнице, он выстроил логическую схему рассуждений, которая завладела воображением молодого Земмельвейса. Шкода и Рокитанский утверждали, что именно разработанные ими в рамках новых приемов научной логики концепции привели к обнаружению причины послеродовой лихорадки. Эрна Лески в своем энциклопедическом исследовании Венской медицинской школы утверждает, что эти два гиганта мысли были не только единомышленниками Земмельвейса, но и «интеллектуальными вдохновителями его открытия».
Самым младшим из трех упомянутых лидеров медицины был Фердинанд фон Гебра. Лишь двумя годами старше Игнаца Земмельвейса, Гебра, также ученик Рокитанского и Шкоды, применил основополагающие принципы их концепций в процессе разработки методов диагностики и классификации кожных заболеваний. По поручению Шкоды, он изучал некоторые формы дерматита и основал новую школу дерматологии на базе патологической анатомии. Гебра и Земмельвейс стали близкими друзьями. Веря в справедливость догадки своего товарища, деликатный и доброжелательный Гебра первым описал теорию развития послеродовой лихорадки, выдвинутую его скромным приятелем. По мнению Гебры, это открытие было достойно находиться в одном ряду с вакцинацией против оспы, предложенной Эдвардом Дженнером.
Считается, что герои часто происходят из сословий социальной и интеллектуальной аристократии, с одной стороны, или нищих крестьян и рабочего класса – с другой. Герой нашей трагедии довольно необычен: его отец был бакалейщиком, членом традиционно негероического класса буржуазии.
На самом деле, Игнац Земмельвейс был исключительной личностью во многих отношениях. Во-первых, этот выдающийся венгр имел совсем не венгерское имя. Дьёрдь Гортвей и Имре Золтан проделали огромную работу по сбору материала для его биографии, вышедшей в 1968 году, изучив приходские реестры и проследив историю семьи Земмельвейса вплоть до 1570 года, когда она жила в маленькой деревне Марсцальва. Весьма вероятно, что род Земмельвейсов ведет свое происхождение от дунайских швабов, и, как большая часть торгового сословия Буды и Пешта, члены его семьи говорили на немецком диалекте, называемом буда швабиан. Игнац Филипп, известный среди своих родственников под именем Наси, не занимался серьезным изучением венгерского языка до зачисления в среднюю школу. Поэтому при поступлении в 1837 году в Венский университет оказалось, что немецким он владеет на уровне не понятного венцам диалекта, а только-только освоенный венгерский также вызывает большие затруднения. Общение с коллегами, владеющими рафинированным венским немецким языком, было для него весьма проблематичным. В Вене он поступил в юридическую школу, но проучившись один год, перешел в медицинскую; это было первое, но далеко не последнее изменение сферы деятельности в его жизни. Порой причиной трансформации его судьбы были обстоятельства, а иногда – он сам. Незадолго до окончания Венской медицинской школы в 1844 году Земмельвейс указал в реестре факультета о своем намерении вернуться на родину. Но за неделю до получения степени, по невыясненным причинам, одной из которых, возможно, была смерть матери, он решил остаться в Вене.
Когда новоиспеченный доктор заинтересовался исследованиями боготворимого им Рокитанского, он обратил внимание на работу по судебной патологии его ученика Якоба Кольлецки. Однако, когда он подал заявку на должность ассистента Кольлецки, его просьба была по непонятным причинам отклонена. Он, должно быть, был очень разочарован. Но имея и другие интересы, Земмельвейс попытался получить место помощника Шкоды и снова получил отказ, поскольку Шкода обещал эту работу другому человеку.
В июле 1844 года он начал изучать акушерство и в то же время получил разрешение Карла фон Рокитанского на исследование женских трупов. Вскоре после этого он стал ассистентом профессора акушерства Иоганна Клейна и занимал эту должность до 1847 года. Тот факт, что Клейн был одним из самых ярых представителей старой научной гвардии и имел близких друзей среди политиков министерства, похоже, не уменьшал энтузиазм, с которым Земмельвейс выполнял свои обязанности.
По мере того как молодой акушер проводил все больше и больше вскрытий тел женщин, умерших от детской или послеродовой, как ее обычно называли, лихорадки, у него начала формироваться теория патофизиологии этого заболевания, то есть концепция о причинах и путях его развития. В то время различные авторитеты в области медицины высказывали разнообразные мнения о том, почему у многих женщин в течение нескольких дней после родов начинался патологический процесс, приводящий к летальному исходу. В некоторых больницах в определенное время года количество умерших матерей достигало двадцати пяти процентов. Большинство врачей склонялись к мнению, что это заболевание вызывает эпидемический процесс, а этиология кроется в специфике болезни, сходной по природе с такими недугами, как, например, оспа. Были и такие, кто считал, что виной всему является некий миазм, представляющий собой одно из тех вредных «заразительных начал», в существовании которых греки видели причину всех нарушений здоровья. Теория Игнаца Земмельвейса должна была все изменить. Серия тщательных клинических наблюдений в сочетании с ясными и логичными рассуждениями, которые привели его к созданию своей концепции этой болезни, были описаны в его первой статье, опубликованной лишь одиннадцать лет спустя:
Наблюдение 1. В центральной больнице при Венском университете было два акушерских подразделения, абсолютно одинаковых во всех отношениях, в которых появлялось на свет около трех с половиной тысяч младенцев ежегодно. Между ними существовало только одно различие: в первом подразделении все роды принимали акушеры и студенты, а во втором – только акушерки. В первом подразделении в среднем от шестисот до восьмисот матерей каждый год умирали от детской лихорадки; во втором подразделении эта величина достигала шестидесяти, то есть была в десять раз меньше.
