Что касается Беддоуса и его искренней попытки совершить революцию в терапевтических методах лечения, увы, из этого ничего не вышло. Несмотря на выдающиеся способности Уатта и Дэви, бристольская лаборатория не предложила ни одного нового терапевтического метода. В 1952 году в своей бэмптонской лекции в Колумбийском университете Джеймс Б. Конант привел историю короткого существования медицинского Пневматического института в качестве иллюстрации того, как личный опыт и здравый смысл благонамеренных наивных исследователей может завести их в тупик, если они оказываются не в состоянии облачить свои невнятные идеи в термины, которыми оперирует современная наука. По словам Конанта, «хорошо, что никто не пострадал; хотя, очевидно, никто и не вылечился. Но доктор Беддоус не был шарлатаном. Его даже можно назвать, с некоторой долей снисходительности, химиотерапевтом, опередившим свое время на сто пятьдесят лет и взявшим на вооружение неподходящее химическое вещество».
Тем не менее результаты экспериментов Дэви с окисью азота имели большое, хотя и косвенное, влияние на историю анестезии. Ибо именно благодаря разработкам Пневматического института слово «газ» вошло в научный сленг. Саути описал свои ощущения от применения окиси азота как «совершенно новые и восхитительные». Обладающий ярким воображением Кольридж, еще не испорченный опиумом, рассказывал, что, вдохнув газ, почувствовал «невероятно приятное тепло во всем теле» и желание «смеяться над теми, кто находился рядом». Другим посетителям института Беддоус и Дэви предлагали испробовать воздействие пара, чтобы получить новые данные. Вскоре об окиси азота, или веселящем газе, как его впоследствии назвали, сложилось мнение как об абсолютно безвредном и весьма забавном развлечении, и вечеринки с веселящим газом стали обычным явлением среди студентов вузов и некоторых «свободомыслящих» кругов общества.
В это же самое время были получены некоторые данные об эфире. Принято считать, что лабораторная химия получила развитие только в последние два столетия, и тот факт, что эфир был впервые синтезирован в 1540 году, может показаться неожиданностью. Открытие принадлежит двадцатипятилетнему прусскому ботанику Валериусу Кордусу (1515–1544), умершему через четыре года после своего изобретения. Посредством дистилляции из так называемого «купоросного масла» (серной кислоты) и «винного спирта» (этилового спирта) Кордус получил «сладкий купорос» (серный эфир, фактически диэтиловый эфир), изменивший историю медицины.
Реклама разъездной демонстрации воздействия веселящего газа: «Большая демонстрация эффекта воздействия, производимого вдыханием окиси азота или веселящего газа, состоится в субботу вечером 15 октября 1845 года. Подготовлено тридцать галлонов (около 136 литров) газа, и каждый, кто пожелает из зрителей, сможет испытать его на себе. И т. д.
В течение следующих трех столетий ряд других химиков синтезировали сладкий купорос, в их числе был Роберт Бойль в 1680 году и даже Исаак Ньютон в 1717 году. Немецкий химик Иоганн Август Зигмунд Фробен, который, судя по всему, работал в лаборатории Бойля, назвал жидкость серным эфиром, вероятно, из-за чрезвычайной неустойчивости, вследствие которой она испаряется в течение нескольких мгновений контакта с воздухом. Наконец, в 1819 году Джон Далтон опубликовал финальную работу с описанием физических и химических свойств вещества под названием «Мемуары о серном эфире».
По-видимому, наблюдатели и до начала девятнадцатого века замечали, что эфир вызывает вялость и сонливость. Уже в 1818 году в ежеквартальном журнале «Наука и искусство» появилось описание эффекта, которого можно добиться, вдыхая его пары; при этом особенно подчеркивалось, что «производимое им воздействие подобно влиянию на организм окиси азота». Хотя эта статья публиковалась анонимно, обычно ее авторство приписывается Майклу Фарадею, которому в то время было двадцать шесть лет. Последствия вдыхания эфира были также хорошо известны Томасу Беддоусу и Хамфри Дэви, испытавшим на себе эффект его воздействия.
Не только серьезные исследователи знали о характере влияния паров эфира, и подобно тому, как события развивались с окисью азота, вечеринки с веселящим газом вскоре стали весьма популярной формой социального эскапизма. Странствующие «профессора» в конных повозках доставляли радость газового опьянения в небольшие города Европы и Америки в виде передвижных демонстраций, на которых жаждущие местные жители платили деньги за различное количество вдохов веселящего вещества или эфира к удовольствию наблюдающих за ними друзей. Доллары, фунты и франки, потраченные на покупку нескольких бутылок окиси азота, приносили хорошую прибыль бродячим «химикам», которые представляли достижения «эфемерной» науки для просветления их восторженной аудитории.
В конце концов, кто-то из медиков должен был понять, какие бонусы можно извлечь из такого воздействия газа на организм человека. Трудно поверить, что очевидное снижение чувствительности, которое они имели возможность наблюдать на таких представлениях, не наводило на мысль, по крайней мере, хоть кого-то из сельских врачей, об использовании оксида азота в качестве наркоза при хирургическом вмешательстве. И все же нет никаких серьезных доказательств, что кто-нибудь еще, кроме одного хирурга, хотя бы попытался испытать один из двух газов в своей работе. Этот человек получил настолько фундаментальную медицинскую подготовку, что она позволяла ему встать на одну ступень с самыми квалифицированными специалистами-практиками в Соединенных Штатах, исключая тех, кто имел возможность учиться в Европе. Он увидел возможность попробовать что-то новое, и он сделал это.
Существует определенная целесообразность в том, что профессиональное обучение Кроуфорда Уильямсона Лонга (1815–1878) включало в себя весь спектр медицинских знаний, доступных в южных и западных штатах США в средней трети девятнадцатого века. Хотя каждый, кто называл себя врачом, должен был получать лицензию того штата, в котором он практиковал, от кандидата на приобретение разрешения не требовалось иметь степень доктора медицины. На самом деле, у большинства из них ее не было. Подавляющая часть претендующих на прохождение устных квалификационных экзаменов, организуемых уездными медицинскими обществами, обучались по так называемой системе наставничества, в основном предполагавшей четырехлетнюю стажировку в качестве помощника старшего врача. Если студент посещал лекции в одном из медицинских колледжей страны, ему разрешалось сократить стажировку на один год; и лишь те немногие, кто обладал официальной степенью американской или европейской медицинской школы, имели привилегию сразу приступать к практике.
Система наставничества опиралась на многовековые принципы, руководствуясь которыми ремесленники овладевали своими профессиями во всех западных странах. При стоимости обучения около ста долларов в год студент, как правило, жил вместе с семьей своего учителя, выполняя не только рутинные профессиональные обязанности ассистента врача, но и помогал по хозяйству. За оговоренный период преподаватель передавал ему все свои, как правило, не очень обширные знания, принимая во внимание тот факт, что типичный наставник и сам не имел нормального образования, к тому же в то время в Америке медицина в целом находилась на относительно примитивном уровне. По сути, называть тех лекарей громким словом «профессионал» вообще было большим преувеличением. По правде говоря, специальность лекаря была ненамного более уважаема обществом, чем, к примеру, занятие фермерством, не говоря уже об отсутствии возможности заметного улучшения финансовых перспектив. Лестер Кинг, историк Американской медицинской ассоциации (АМА), считал, что практическая медицина того времени представляла собой не более чем «превосходное ремесло». Именно для того, чтобы поднять этот промысел до статуса профессии, повысив уровень стандартов образования и этических принципов, в 1846 году был основана АМА.
