В течение нескольких месяцев после демонстрации анестезии Уильямом Мортоном хирурги из центральной больницы Массачусетса несколько раз позировали для фотографий, на которых они были запечатлены во время проведения хирургических процедур с использованием эфира для усыпления пациентов. Здесь представлен дагерротип
[17], сделанный в декабре 1846 года, с изображением Джона Коллинза Уоррена (рука на ноге пациента), готовящегося к ампутации. (Любезно предоставлено Гарвардской медицинской школой и библиотекой Каунтвей, Бостон.)
В 1846 году Уоррену исполнилось шестьдесят восемь лет, и не прошло и года, как он отказался от должности профессора. Седой, с непроницаемым выражением лица, он был не похож на человека, который, несмотря на долгие годы работы хирургом, так и не привык к ужасам оперативного вмешательства, и даже его благочестивая христианская вера не примирила его с собственной совестью, терзавшей его за мучения, которым он подвергал тех, кого он пытался исцелять. Возможно, именно ему было уготовано стать тем, кто, выражаясь словами его друга Оливера Уэнделла Холмса, положит «конец страданиям, которые канут в водах забвения, и навсегда избавит от кошмара агонии». Он принял предложение Мортона. Дантист получил короткое письмо с приглашением приехать в больницу в течение сорока восьми часов, чтобы «дать пациенту, которому будет сделана операция, открытый вами препарат для уменьшения чувствительности к боли». Мортон был настолько скрытным, что даже проводивший операцию хирург не знал состава препарата.
Получив уведомление за два дня до демонстрации, Мортон вместе с изготовителем инструментов лихорадочно трудился над созданием функционального ингаляционного аппарата, который был завершен в самый последний момент, и явился в назначенное утро в операционный театр с опозданием на пятнадцать минут, когда Уоррен, отчаявшись его дождаться, был готов начать операцию без него. Все места в амфитеатре были заняты медиками и студентами, многие из которых готовились насладиться унижением еще одного стоматолога с его никчемным средством от боли во время хирургического вмешательства. Пациентом был худой туберкулезный молодой человек по имени Гилберт Эббот с ангиомой в верхней точке левой челюсти. Сказав ему несколько ободряющих слов, Мортон приложил маску к лицу больного и велел ему вдыхать.
В течение нескольких минут Гилберт Эббот погрузился в сон. Мортон взглянул на Уоррена и тихо сказал: «Сэр, ваш пациент готов». Операция началась. Следующие события лучше всего описал сам Уоррен в статье для Бостонского журнала по медицине и хирургии два месяца спустя:
Я сразу же сделал разрез длиной около трех дюймов (около восьми сантиметров) на поверхности шеи, и начал иссечение между крупными нервными и кровеносными сосудами, без признаков боли со стороны пациента. Вскоре после этого он начал бессвязно бормотать и оставался во взволнованном состоянии на протяжении всей оставшейся части операции. На вопрос о том, было ли ему больно, он ответил, что у него было ощущение, как будто его шею царапали.
Практически безболезненная операция продлилась двадцать пять минут. Когда она закончилась, Джон Коллинз Уоррен посмотрел вверх на буквально за мгновение до этого скептически настроенную и даже непристойно ведущую себя аудиторию, теперь испуганно застывшую в благоговейной тишине, которая, должно быть, осознала, что всем присутствующим довелось стать свидетелями одного из знаменательных моментов в истории медицины. Им не пригодились те насмешливые слова, которые многие из них собирались бросить самонадеянному дантисту, стоявшему теперь перед ними героем. Уоррен мгновение задумчиво смотрел на собрание, все еще потрясенное увиденным, и тихо объявил о рождении анестезии простым красноречивым заявлением: «Господа, это не шарлатанство».
Несколько лет спустя, когда было произведено еще много операций под наркозом, уже ушедший в отставку пожилой хирург собрался с мыслями и задумал осуществить мечту своей жизни – операцию без боли. Вновь собравшейся аудитории в освещенном амфитеатре, который стал называться эфирным куполом, он сказал:
Для оперативной хирургии началась новая эра. Хирургическое вмешательство на самых чувствительных участках тела теперь выполняется не только без привычных мучительных криков, но иногда в совершенного бесчувственном состоянии, а бывают случаи – и с выражением удовольствия со стороны пациента.
Кто мог бы вообразить, что нож, разрезающий нежную кожу лица, может вызвать ощущение неподдельного восторга? Что движение инструмента в наиболее деликатном месте организма – в мочевом пузыре – может сопровождаться приятным сном, а разгибание потерявших подвижность суставов – райскими видениями?
Если бы Амбруаз Паре, и Луи, и Дессо, и Чеселден, и Хантер, и Купер могли видеть то, чему мы ежедневно являемся свидетелями, они бы еще долго оставались среди нас и вновь совершали бы свои подвиги.
И с каким бы усердием современный хирург, готовый отказаться от своего скальпеля, снова вооружился бы им, чтобы еще раз пройти свой профессиональный путь под новым покровительством.
Как филантропы, мы можем радоваться тому, что у нас есть посредник, хотя и невесомый, который является столь драгоценным подарком для бедного страдающего человечества.
Неудержимый и свободный, как божественный солнечный свет, он явился, чтобы подбодрить и порадовать землю; ему будут благодарны и сегодняшнее, и все грядущие поколения. Во все времена студент из любой далекой страны, явившись сюда, будет с особым интересом разглядывать это место, вспоминая о том, что именно здесь была впервые открыта одна из самых блистательных истин науки.
В течение нескольких недель после успешно проведенной демонстрации Мортон продолжал скрывать природу своего изобретения. Исполнившись энтузиазма на волне признания со стороны корифеев больницы, он по-прежнему фокусировался на получении патентов, увеличении прибыли и выходе на мировой рынок. По оценкам его биографа Натана П. Райса, доля Мортона от продажи исключительных прав на использование газа только в Америке составила более трехсот пятидесяти тысяч долларов за четырнадцать лет действия патента. Письмо, написанное Уэллсом 19 октября, описывает его плановый подход (и является наглядным доказательством склонности молодого предпринимателя придумывать фиктивные факты и искажать события).
Но тут возникли две проблемы. Первая – вмешательство в спор Чарльза Т. Джексона, чей визит к Мортону 23 октября ознаменовал начало конфликта, который станет настолько ожесточенным и, в конце концов, таким грязным, что не закончится еще много лет после того, как оба конкурента будут уничтожены своей неослабевающей злобой. Суть дела состояла в том, что Джексон хотел получить свою часть успеха. Перед показательной операцией Гилберта Эббота Мортон обратился за консультацией к руководителю патентного бюро Р. Х. Эдди, который, как оказалось, был одним из самых преданных поклонников Джексона. Придя к выводу, что существует вероятность получить патент на эфир, Эдди начал убеждать Мортона выделить химику процент из будущей прибыли. Они пришли к соглашению, и 12 ноября патент за номером 4848 был выдан на двоих – Мортону и Джексону, при этом последний соглашался переуступить свои права в обмен на 10 процентов от прибыли, полученной в Америке; позже такой же патент они получили на продажи за рубежом.
