Работая подмастерьем в Ньюкасле, Сноу в конце 1831 года впервые увидел, насколько мучительной бывает холера. Он лечил тех, кто выжил после особенно жестокой эпидемии в местной шахте «Киллингворт-Колльери». Молодой Сноу заметил, что санитарные условия в шахте просто ужасны: у рабочих не было даже отдельной уборной, и им приходилось и есть, и справлять естественные нужды в темных, удушающих пещерах. Идея, что причина эпидемии холеры кроется в жилищных условиях обедневших рабочих, а не в какой-либо врожденной уязвимости к болезни, прочно засела в голове Сноу, пока холера находила все новых жертв. То была лишь частично оформившаяся мысль, далекая от реальной теории, но тем не менее она хорошо ему запомнилась.
У молодого англичанина, интересовавшегося медициной в первой половине XIX века, было три основных карьерных пути. Он мог наняться подмастерьем к аптекарю и рано или поздно получить лицензию от Общества аптекарей, которая давала ему право готовить лекарства, прописанные врачом. После определенной подготовки ему разрешалось заняться собственной практикой: лечить пациентов ужасными средствами того времени и, скорее всего, делать на стороне небольшие хирургические или стоматологические операции. Более амбициозные поступали в медицинское училище, а затем присоединялись к Королевской коллегии хирургов Англии, становясь настоящими врачами общей практики и хирургами и выполняя множество самых разных задач – от лечения мелких простуд до вырезания кожных мозолей и ампутации конечностей. Ну а дальше следовала университетская степень доктора медицины, обладателей которой, собственно, и называли врачами, а не хирургами или аптекарями. Университетское образование открывало двери в частные госпитали, в которых можно было сдружиться с богатыми меценатами, финансировавшими их14.
Джон Сноу скончался в возрасте 45 лет, дописывая трактат об анестезии. Вскрытие показало размягчение некоторых областей мозга и желудочное кровотечение. Обе почки сморщились, были усыпаны кистами, а правая вообще превратилась в сплошную кисту. Это были результаты хронического отравления хлороформом и другими анестетиками, которые он испытывал на себе.
Сноу довольно рано понял, что работа провинциальным аптекарем – не предел его мечтаний. В 1835 году он переехал обратно в Йорк и вступил в быстро росшее в ту пору движение за трезвость. Но в двадцать три года он решил пройти классический путь героя «романа воспитания» – жанра, доминировавшего в литературе XIX века: молодой провинциал, мечтающий о великих достижениях, отправляется в большой город, чтобы сделать себе имя. Путешествие Сноу в Лондон было типично для серьезного молодого врача: он отказался и от лошади, и от кареты и преодолел извилистый двухсотмильный путь пешком в одиночку.
В Лондоне Сноу поселился в Сохо и поступил в Хантеровское медицинское училище. За два года он сумел получить лицензии аптекаря и хирурга и открыл частную практику по адресу Фрит-стрит, 54, минутах в пяти ходьбы на восток от Голден-сквер. Чтобы работать врачом, в те времена требовалась предпринимательская жилка. Внутри лондонского медицинского среднего класса кипело серьезнейшее соперничество: в радиусе нескольких кварталов от места практики Сноу работало еще четыре хирурга, хотя врачи практиковали на другой стороне Сохо, недалеко от Голден-сквер. Несмотря на такое количество соперников поблизости, Сноу быстро добился успеха. С точки зрения темперамента он не был похож на общепринятый образ дружелюбного, словоохотливого врача-терапевта: с пациентами он общался мало и без эмоций. Но вот врачом он оказался великолепным: наблюдательным, сообразительным и с отличной памятью на пациентов. Сноу был настолько свободен от суеверий и догм, насколько в те времена было возможно, хотя, конечно, его эффективность все равно ограничивалась концептуальными тупиками и искажениями, характерными для медицины раннего викторианского периода. Если бы вы сказали врачу того времени, что болезни могут вызываться микроскопическими организмами, он бы, скорее всего, посмотрел на вас так, словно вы только что заявили о существовании эльфов. И, если судить по письмам главного хирурга Дж. Б. Чайлдса в Times, лауданум тогда прописывали практически от любого недуга. Викторианские медики, по сути, говорили: «Примите немного опиума, а потом загляните ко мне с утра».
Сноу не вел хоть сколько-нибудь традиционной общественной жизни; время, свободное от работы с пациентами, он тратил на побочные проекты. Эти проекты выросли из его хирургической практики, но вместе с тем давали понять, насколько далеко простираются его амбиции. Он стал писать в местные журналы, излагая свои мнения о проблемах медицины и здравоохранения того периода. Его первая научная статья, посвященная применению мышьяка для сохранения трупов, была опубликована в The Lancet в 1839 году15. В последующие десять лет он выпустил почти пятьдесят статей, причем тематика их была поразительно разнообразной: отравление свинцом, реанимация мертворожденных детей, кровеносные сосуды, скарлатина, оспа. Он отправил в The Lancet столько писем с критикой небрежной научной работы, что редактор в конце концов мягко пожурил его на страницах журнала: «Мистеру Сноу стоит самому создать что-нибудь вместо того, чтобы ругать созданное другими»16.
Сноу определенно намеревался «сам создать что-нибудь», и дорога к этому, как он считал, лежала через высшее образование. В 1843 году он получил степень бакалавра медицины в Лондонском университете. Через год сдал сложный экзамен на докторскую степень, оказавшись среди лучших студентов, и официально смог называть себя доктор Джон Сноу. По любым стандартам его история уже была невероятно успешной: сын рабочего, который вел процветающую медицинскую практику и сделал отличную карьеру ученого-исследователя и лектора. По рекомендации одного из бывших профессоров его пригласили в Вестминстерское медицинское общество, в котором он быстро добился уважения за активную работу. Любой другой врач обосновался бы в этом комфортном мирке, стремясь всего лишь работать со все более состоятельными клиентами и улучшая тем самым свое общественное положение. Но Сноу не интересовали внешние атрибуты лондонского приличного общества: его прежде всего привлекали задачи, требовавшие решения, заполнение слепых пятен в общепринятой медицинской науке.
Сноу до конца жизни работал практикующим врачом, но по-настоящему его прославили дела, совершенные вне медицинского кабинета. Для своих расследований Сноу ставил самые высокие цели. Он сыграл определяющую роль в битве против самой безжалостной болезни-убийцы своей эпохи. Но прежде чем заняться холерой, Джон Сноу обратил свой взор на один из самых мучительных изъянов викторианской медицины: обезболивание – точнее, его отсутствие.
Если говорить об откровенной жестокости, то в викторианском обществе не было ничего мучительнее, чем операция, проводимая профессиональным хирургом. Никакой анестезии, кроме опиума или алкоголя – которые, учитывая побочные эффекты, можно было применять лишь в довольно умеренных количествах, – не существовало, так что хирургические процедуры по сути своей мало отличались от самых тяжких пыток. Хирурги гордились прежде всего скоростью работы, потому что затянувшаяся операция была невыносима и для врача, и для пациента. Процедуры, на которые в наше время уходят многие часы, выполнялись за три минуты, а то и меньше, чтобы свести мучения к минимуму. Один хирург хвастался, что может «ампутировать плечо быстрее, чем вы успеете снюхать щепотку табака».
