Тем не менее Уайтхеда все равно беспокоили три возражения против теории загрязненной колонки. Сноу жил в Сохо, но на Брод-стрит появлялся не то чтобы очень регулярно, и Уайтхед считал, что его теория не сочетается с прекрасной репутацией колодца на Брод-стрит, уже давно снабжавшего жителей квартала необычно чистой водой. Если какой-нибудь местный источник воды и таит в себе заразу, то это наверняка будет зловонная колонка на Литтл-Мальборо-стрит.
Опять же, никуда не делись и выжившие. Если смотреть чисто на статистику, она вполне убедительно свидетельствовала против колонки, но Уайтхеду очень трудно было забыть то, что он видел собственными глазами: его прихожане пили воду с Брод-стрит галлонами, лежа буквально на смертном одре, и после этого выздоравливали. Уайтхед, собственно, и сам был среди выживших: он пил из колонки на самом пике эпидемии. Если колодец действительно отравлен, почему болезнь пощадила его?
В ходе расследования у Уайтхеда появилось еще и третье возражение. В ноябре комиссия по мощению улиц осмотрела колонку на Брод-стрит в поисках каких-либо связей с канализационными трубами, из которых в колодец могли попасть нечистоты. Их вердикт был однозначным: специалисты обнаружили, что колодец «свободен от каких-либо трещин или иных соединений с дренажными или сточными трубами, из которых в воду могли попасть подобные материалы». Кроме того, они провели химический и микроскопический анализ самой воды и не нашли ничего необычного.
Суеверия окружали простых людей. Они верили, что, если хлебнуть воды из пруда, можно проглотить головастика или змею, которые поселятся в желудке и начнут расти. У зараженного человека разовьется неутолимый голод, ведь всю еду съест паразит. Чтобы выманить его, нужно было подержать миску с молоком у рта или подышать вонючими парами.
Исследования Джона Сноу оказались ключом, который помог Уайтхеду избавиться от первого возражения, но тайну оставшихся двух в результате раскрыл сам Уайтхед. В зимние месяцы Сноу переписывал свою книгу о холере, добавив в нее и данные исследования поставщиков воды в Южном Лондоне, и отчет об эпидемии на Брод-стрит. Где-то в начале 1855 года он дал Уайтхеду копию монографии. Прочитав о событиях прошлого сентября в изложении Сноу, викарий с удивлением обнаружил, что Сноу назвал причиной эпидемии не «общую нечистоту воды». Согласно теории Сноу, изначально дело было в «особом загрязнении… выделениями пациентов, больных холерой», которые попали в колодец через канализацию или выгребную яму. Так что общее качество воды не было важно для теории Сноу. Если что-то и вызвало холеру, оно попало в колодец извне.
Поблагодарив Сноу за книгу, Уайтхед предложил одно «априорное возражение» к теории загрязнения: если эпидемия началась с одного конкретного случая холеры, то после быстрого распространения болезни по району вода разве не должна была становиться все более и более смертоносной, когда в нее попадали все новые выделения «рисового отвара»? Если теория Сноу верна, продолжал Уайтхед, то заболеваемость должна была расти постепенно, а не внезапно подскочить, после чего медленно идти на спад. Оставался неразгаданным и вопрос с путем заражения. Комиссия по мощению улиц не нашла никакой связи между колодцем на Брод-стрит и местными канализационными трубами. Предположение, что колодец был загрязнен посредством выгребной ямы, казалось Уайтхеду еще более смехотворным. Насколько было известно викарию, все выгребные ямы уничтожили еще после принятия Закона об удалении источников вреда.
Но монография Сноу и растущий массив данных подталкивали Уайтхеда все ближе и ближе к согласию с водной теорией. Если Сноу прав, то, выражаясь языком современных эпидемиологов, должен был существовать «нулевой пациент», первая жертва холеры, выделения которого каким-то образом попали в колодец на Брод-стрит. Если предполагать, что инкубационный период составляет несколько дней – этого достаточно, чтобы V. cholerae попал сначала в колодец, а потом в тонкий кишечник первой волны заболевших, – то этот нулевой пациент должен был заболеть примерно 28 августа. Уайтхед внимательно изучил «Еженедельные сообщения» за несколько недель до эпидемии и нашел в районе лишь два случая холеры: один человек умер 12 августа, другой – 30. Дальнейшее исследование показало, что оба этих случая произошли слишком далеко от колодца на Брод-стрит, чтобы иметь хоть какое-то отношение к его воде.
Несколько недель Уайтхеду казалось, что он попал в патовую ситуацию. Все улики, которые ему удалось собрать, указывали на существование нулевого пациента, которое должно было раз и навсегда подтвердить ту самую теорию, в правильности которой он так долго сомневался. Он был уже почти полностью уверен, что колодец был загрязнен и что именно знаменитая своей чистотой вода из колонки на Брод-стрит вызвала катастрофу в его приходе. Но кто именно заразил колодец?
Почти все время, свободное от служения в храме Св. Луки и опроса рассеявшихся по городу бывших жителей Брод-стрит, Уайтхед проводил в картотеке Главного архивного управления. Общая статистика «Еженедельных сообщений» уже давно была для Уайтхеда бесполезна: ему требовались более конкретные данные. Во время одного из визитов, в поиске каких-то других подробностей, он нашел следующую запись: «Брод-стрит, 40, 2 сентября, девочка, возраст 5 месяцев: истощение после приступа диареи за четыре дня до смерти».
Уайтхед уже знал печальную историю малышки Льюис. Ее смерть давно значилась в хронологии эпидемии. Но его внимание привлекла последняя фраза: «…после приступа диареи за четыре дня до смерти». Уайтхеду даже в голову не приходило, что младенец мог прожить больше одного-двух дней, заразившись болезнью, которая убила множество взрослых за несколько часов. Но если малышка Льюис мучилась четыре дня, это означало, что ее болезнь началась как минимум за день до эпидемии. По адресу – Брод-стрит, дом 40 – он сразу определил, что малышка Льюис жила едва ли не ближе всех к колонке.
Уайтхед тут же бросил все дела и вернулся на Брод-стрит; миссис Льюис оказалась дома и была готова ответить на новые вопросы викария. Она сообщила, что приступ у дочери случился даже на день раньше, чем отмечено в статистике Фарра: 28 августа, за пять дней до смерти. На вопрос Уайтхеда, как она избавилась от испачканных пеленок дочери, она ответила, что вымочила их в ведрах с водой, а затем бросила в корыто на заднем дворе. Но несколько пеленок она выкинула в выгребную яму, находившуюся в подвале в передней части дома.
И тут в голове преподобного Уайтхеда четко вырисовалась вся цепочка событий. Малышка Льюис оказалась идеальным нулевым пациентом: приступ холеры, случившийся за три дня до начала эпидемии, и выделения, которые находились буквально в нескольких футах от колодца на Брод-стрит. Все было в точности так, как предсказал Джон Сноу. Уайтхед тут же созвал собрание приходского следственного комитета, и все тут же проголосовали за еще одно обследование колодца на Брод-стрит.
Для руководства вторыми раскопками колодца на Брод-стрит наняли местного геодезиста по фамилии Йорк. Но на этот раз осмотру должна была подвергнуться и выгребная яма в подвале дома 40 по Брод-стрит. В доме 40 была сточная труба, соединенная с канализацией, но в ее конструкции было множество недостатков. Выгребная яма перед домом должна была служить ловушкой для нечистот, но на практике скорее представляла собой плотину, которая не давала воде нормально поступать в канализацию. Уайтхед позже говорил, что Йорк обнаружил там «мерзость, не тронутую водой, которую я даже не решусь описывать». Стенки выгребной ямы были выложены кирпичами, настолько прогнившими, что их «можно было вытащить, не прилагая ни малейших усилий». В двух футах и восьми дюймах от внешней стороны кирпичной кладки располагался колодец на Брод-стрит. Во время раскопок уровень воды в колодце был на восемь футов ниже выгребной ямы. В отчете Йорка говорилось, что между выгребной ямой и колодцем он нашел «болотистую почву», пропитанную человеческими нечистотами.
