«Нулевой пациент» – понятие в современной эпидемиологии, означающее человека, с которого началась эпидемия.
Первые раскопки ничего из этого не обнаружили, потому что, руководствуясь указаниями Бенджамина Холла, инспекторы исследовали колодец только изнутри и в основном проверяли качество воды. Миазматистов из Комитета здравоохранения не интересовали ни методы заражения, ни потоки. Они, в отличие от Джона Сноу, не видели в эпидемии передаточной сети. Они искали лишь свидетельства общей нечистоты района, а не нулевого пациента. Если эпидемия началась из-за колодца, значит, причина должна была найтись внутри самого колодца. Комитету здравоохранения даже в голову не приходило, что колодец, при всей своей прочности и надежности, мог «подхватить» болезнь из другого источника. Так что его представители просто заглянули внутрь и попробовали воду. Они даже не попытались посмотреть за пределы колодца и поискать какие-либо связи.
Но раскопки Йорка открыли ужасную правду. В колодец на Брод-стрит протекало содержимое выгребной ямы. Если что-то жило в кишечниках обитателей дома 40 по Брод-стрит, то оно имело прямой доступ к кишечникам еще примерно тысячи других людей. Для холерного вибриона этого было вполне достаточно.
Пока приходской комитет заканчивал свой отчет, Уайтхед случайно наткнулся на факт, опровергнувший и последнее его возражение против теории Сноу. Если колодец на Брод-стрит был заражен нечистотами из соседних домов, почему же вода не становилась все смертоноснее, когда заболевало все больше жителей района? Почему эпидемия не развивалась экспоненциально, а каждый новый случай не загрязнял воду все сильнее? Половину ответа дали раскопки Йорка: источником загрязнения был только дом 40 по Брод-стрит. Жертвы холеры из других мест района не сливали нечистоты в колодец на Брод-стрит, так что их болезнь никак не сказалась на качестве воды. Но в сороковом доме умерло пять человек, включая первых жертв: мистера Г., портного и его жену. Почему же их выделения не попали в колодезную воду на пике эпидемии, еще сильнее раздув ее пламя?
Оказалось, что все дело в архитектуре. Только у семьи Льюис был быстрый доступ к выгребной яме перед домом. Остальные жители, занимавшие верхние этажи, выплескивали нечистоты прямо из окон, на убогий дворик позади дома. На этом дворике, несомненно, жила огромная колония V. cholerae из кишечников умерших. Но никто даже не пытался пить зловонную воду, скопившуюся там на земле, так что инфекционная цепочка на этом прервалась. Популяция холерных вибрионов в Сохо росла с немыслимой скоростью, но связь между бактериями и колодцем на Брод-стрит прервалась после смерти малышки Льюис, потому что миссис Льюис больше нечего было выбрасывать в выгребную яму перед домом.
Когда Уайтхед в первые месяцы 1855 года поделился своим открытием с Джоном Сноу, между ними завязалась тихая, но близкая дружба. Много лет спустя Уайтхед вспоминал «спокойный, пророческий» тон, которым Сноу описывал будущее их совместного расследования. «Мы с вами, возможно, не доживем до этого дня, – объяснял Сноу молодому викарию, – и мое имя, может быть, уже забудется, когда он настанет, но придет время, когда большие эпидемии холеры уйдут в прошлое, и именно знания о том, как передается болезнь, заставит их исчезнуть».
Найдя нулевого пациента, приходской следственный комитет был готов опубликовать свой отчет, который всесторонне оправдал исходную гипотезу Сноу. Начали они с тщательнейшего опровержения других популярных объяснений, циркулировавших в первые месяцы после эпидемии: состояние погоды, воздух в канализации, зараза, прятавшаяся на чумном кладбище. Болезнь не поражала непропорционально много представителей какой-либо профессии и не делала различий в экономическом классе: страдали и нижние, и верхние этажи. Дома с отличной санитарной обстановкой страдали точно так же, как грязные и неопрятные.
Лишь одно объяснение выстояло перед расследованием комитета.
Комитет единогласно придерживается мнения, что поразительная смертность в «холерной зоне»… каким-то образом связана с употреблением загрязненной воды из колодца на Брод-стрит.
Приняв теорию водного распространения, приходской комитет сделал довольно резкий выпад в адрес миазматической гипотезы. Фразы написаны формальным викторианским языком, вполне подходящим для серьезного отчета о смертоносной катастрофе. Но, тем не менее, слова были весьма боевые.
И положительные, и отрицательные улики, похоже, однозначно и недвусмысленно указывают в одном направлении: что вода имела преобладающее значение в развитии эпидемии… Если кто-либо будет настаивать, объясняя влияние атмосферы, что холера может передаваться некоторым больным путем частичного распределения нечистого воздуха, то есть возражение: никакое рассмотрение улиц, карты высот, канализационных решеток, домашних сточных труб или направления ветра не сможет объяснить, почему атмосфера нечиста лишь в отдельных местах, а вот индивидуальное употребление воды было отслежено, и его последствия описываются вполне рационально.
Отчет приходского следственного комитета об эпидемии на Брод-стрит с формальной точки зрения стал второй институциональной победой для водной теории Сноу, но ощущался он тогда, словно первая. Сноу уговорил попечительский совет прихода снять рычаг с колонки, хотя его аргументация их не слишком убедила. Но вот следственный комитет, похоже, искренне проникся его «делом против колонки». Теория Сноу даже выстояла перед целенаправленными попытками ее опровергнуть: преподобный Уайтхед сделал все, чтобы найти возражения, но доказательства Сноу оказались для него настолько убедительными, что он в результате нашел улики, которые стали для дела решающими. Прокурор оказался главным свидетелем защиты.
Уж после этого-то туман миазмов наконец-то рассеялся, и наука наконец-то победила суеверия, правильно? Нет, наука редко наносит такие решающие удары, и дело о Брод-стрит не стало исключением. Через несколько недель после доклада приходского следственного комитета команда Бенджамина Холла опубликовала свой отчет об эпидемии холеры в приходе Св. Иакова. Ее вердикт по поводу теории Сноу был однозначным – и однозначно пренебрежительным.
В объяснение поразительной свирепости этой эпидемии внутри очень четко очерченных границ доктор Сноу предположил, что истинной причиной происходившего стало использование одной водной колонки, расположенной на Брод-стрит в центре района, которая (как ему представлялось) была заражена «рисовым отваром», выделениями больных холерой.
После тщательного расследования мы не видим причин разделить это убеждение. Мы не видим четких доказательств, что вода действительно была загрязнена подобным образом; не доказано и то, что обитатели района, пившие из этого колодца, пострадали в пропорциональном отношении больше, чем другие жители района, получавшие воду из других источников.
Мы не видим причин разделить это убеждение. Конечно же, Комитет здравоохранения не видел никакой причины. Их поле зрения было ограничено теорией миазмов еще несколько месяцев назад, когда Бенджамин Холл определил стоящие перед следователями задачи. Огульно отвергнув теорию Сноу, они, как мы понимаем сейчас, совершили большую глупость, но эти люди не были неразумными. Это были не лоббисты, представлявшие интересы групп влияния викторианских времен. Их ослепила не политика и не личные амбиции.
