Так что у нас есть все причины опасаться генетического общения между H5N1 и обычным вирусом гриппа. Но вместе с тем мы можем радоваться тому, насколько далеко продвинулись в деле прогнозирования подобных межгеномных обменов. Когда Джон Сноу в середине XIX века доказывал водную теорию холеры, ему пришлось использовать инструменты науки и статистики, чтобы как-то обойти фундаментальные ограничения пространственного восприятия: существо, которое он искал, было в буквальном смысле слишком маленьким, чтобы увидеть его. Так что ему пришлось искать его косвенным образом – в закономерностях жизни и смерти, которые наблюдались на улицах и в домах оживленного города. Сейчас нам уже удалось преодолеть это ограничение: мы можем в любой момент посмотреть на царство бактерий, даже еще увеличить масштаб и посмотреть на молекулярные цепочки ДНК и атомные связи, держащие их вместе. Так что сейчас мы уже дошли до другого фундаментального ограничения восприятия не пространственного, а временного. Мы используем те же методологические инструменты, что и Сноу, только теперь для того, чтобы следить за вирусом, который не видим потому, что он еще не существует. Вакцинации от гриппа в Таиланде – это превентивный удар по вероятному будущему. Никто не знает, когда H5N1 научится передаче от человека к человеку, и теоретически вполне возможно, что этого вообще не случится
[19]. Но иметь планы на случай его появления – вполне логично, потому что если подобный штамм появится и начнет распространяться по планете, нельзя будет просто снять метафорический рычаг с колонки, чтобы остановить его.
Отцом вакцинации считается английский врач Эдвард Дженнер. Он в XVIII веке заметил, что доярки, перенесшие коровью оспу, в дальнейшем не болели оспой натуральной. Это стало толчком для изобретения противооспенной вакцины.
Именно поэтому мы делаем прививки птицеводам в Таиланде, а новости о странных миграциях птиц в Турции пугают жителей Лос-Анджелеса. Вот почему распознавание закономерностей, знания о местности и составление эпидемиологических карт, благодаря которым удалось раскрыть тайну Брод-стрит, еще никогда не были так необходимы. Вот почему постоянная поддержка учреждений здравоохранения остается одной из самых главных задач и государства, и международных организаций. Если H5N1 все же удастся обменяться именно нужной частью ДНК с вирусом гриппа типа А, мы, вполне возможно, увидим неудержимую эпидемию, которая с огромной скоростью пронесется по крупнейшим городам мира – благодаря и огромной плотности населения, и реактивным самолетам, связавшим между собой все регионы планеты. За несколько месяцев могут умереть миллионы. Некоторые эксперты считают, что пандемия тех же масштабов, что в 1918 году, практически неизбежна. Достаточно ли будет ста миллионов смертей – причем в подавляющем большинстве жителей больших городов, – чтобы остановить урбанизацию планеты? Вряд ли, если только новые пандемии не будут начинаться в каждый сезон гриппа, словно ураганы. Но вспомните о тяжелой психической травме, нанесенной терактом 11 сентября всем жителям Нью-Йорка: они всерьез размышляли, стоит ли и дальше оставаться в городе. Конечно же, практически все решили остаться, и население города по-прежнему продолжает расти, в основном – за счет иммигрантов из развивающихся стран.
Но представьте, что в сентябре 2001 года умерло не 2500 человек в разрушенном небоскребе, а 500 000 от страшной эпидемии гриппа. Одних этих смертей хватило бы, чтобы установить печальный рекорд спада населения за всю историю города, но, несомненно, еще больше народа сбежало бы из города в относительно безопасную сельскую местность. Мы с женой, безусловно, хотим вырастить детей в городе, но если вдруг за несколько месяцев по какой-то причине умрут 500 000 ньюйоркцев, я определенно буду искать своей семье другой дом. Мы, конечно, уедем из города с большим сожалением и надеждой, что когда все через несколько лет уляжется, мы вернемся. Но тем не менее мы уедем.
Получается, вполне возможна ситуация, когда живой организм – порожденный эволюцией или генной инженерией – поставит под угрозу наше великое превращение в планету-город. Но есть повод и для надежды. У нас еще есть окно длиной в несколько десятилетий, когда микробы на основе ДНК еще смогут вызвать неудержимую эпидемию, которая убьет немалую часть человечества. Но на определенном этапе – может быть, через десять лет, а может быть, и через пятьдесят – эта угроза отступит, как и многие другие, более специфические биологические угрозы в прошлом: полиомиелит, оспа, ветрянка.
Если этот сценарий сбудется, то угроза пандемии будет в конце концов побеждена картой другого рода – не картой жизни и смерти на городских улицах или вспышек птичьего гриппа, а картой нуклеотидов, свернутых двойной спиралью. Наши возможности для анализа генетического состава любого живого существа достигли поразительного прогресса за последние десять лет, но во многих отношениях мы до сих пор находимся в самом начале геномной революции. Мы уже очень многого достигли в понимании, как именно гены строят организмы, но вот применение этого понимания на практике – особенно в области медицины, – пока лишь только начинает приносить плоды. Через пару десятилетий, возможно, у нас появятся инструменты, которые позволят проанализировать генетический состав новооткрытой бактерии и с помощью компьютерного моделирования буквально за несколько дней разработать эффективную вакцину или противовирусное средство. После этого главной проблемой останется производство и доставка лекарства. Мы будем знать, как вылечить любой вирус, который на нас нападет, и вопрос будет стоять так: сможем ли мы произвести достаточно лекарств, чтобы остановить его распространение? Это, возможно, потребует городской инфраструктуры нового типа, эквивалента канализаций Базэлджета для XXI века: фармацевтических фабрик, расположенных в каждом большом городе и готовых в любой момент выпустить миллионы вакцин, если начнется эпидемия. Для этого понадобится создать учреждения здравоохранения в развивающихся странах – учреждения, которых там просто еще нет, – а также уделить еще большее внимание здравоохранению в индустриальных странах, особенно США. Но у нас будут в распоряжении инструменты, с помощью которых мы сможем справиться с новыми угрозами, – если, конечно, мы будем достаточно умны, чтобы ими воспользоваться.
В XX веке с вирусами боролись в основном с той же скоростью, с какой эволюционировали сами микробы. То была классическая дарвиновская гонка вооружений. Мы берем образец самого распространенного прошлогоднего вируса гриппа и используем его в качестве основы для вакцины, которую мы затем распространяем по иммунным системам жителей города и страны; вирусы, в свою очередь, придумывают новые способы обойти эти вакцины, а мы изобретаем новые вакцины, которые, как мы надеемся, помогут справиться с новыми болезнями. Но геномная революция поможет нашим защитным механизмам работать намного быстрее, чем эволюционные процессы. Мы теперь уже не обязаны делать вакцины только на основе прошлогодних штаммов вирусов. Мы можем делать прогнозы, предполагать, какие варианты появятся в будущем, и во все большей степени бороться с конкретной угрозой, которую представляет нынешний самый активный вирус. Наше понимание «строительных материалов» жизни растет практически с экспоненциальной скоростью – отчасти благодаря такому же экспоненциальному росту вычислительной мощности, который известен как закон Мура. Но вот сами строительные материалы не становятся сложнее. Вирус гриппа типа А содержит всего восемь генов. Благодаря трансгенным сдвигам микробной жизни эти восемь генов могут соединяться потрясающим множеством вариантов, но даже это множество все же является конечным, и году в 2025-м грипп уже не сможет устоять перед новыми технологиями. Сейчас мы ведем гонку вооружений с микробами, потому что, по сути, работаем в тех же масштабах, что и они сами. Вирусы – одновременно наши враги и производители оружия. Но сейчас, когда началась эпоха быстрого молекулярного анализа и прототипов, меняется вся парадигма. Мы уже сейчас быстрее начинаем понимать микробные болезни, чем микробы успевают усложнять свое строение. Рано или поздно они перестанут выдерживать конкуренцию.
