43 «Кофейня была для лондонца домом, и если кто-то хотел навести справки о джентльмене, то спрашивал, не живет ли он на Флит-стрит или Чансери-лейн, а ходит ли он в «Грека» или в «Радугу». Некоторые люди посещали сразу несколько кофеен, и выбор зависел от их интересов. Купец, например, мог ходить в финансовую кофейню и заведение, специализирующееся на торговле в Балтийском море, Вест-Индии или Ост-Индии. Обширные интересы английского ученого Роберта Гука заставляли его посещать более шестидесяти лондонских кофеен в 1670-х годах, о чем говорится в его дневнике. Слухи, новости и сплетни разносились между кофейнями их посетителями, а иногда из одной кофейни в другую даже специально посылали гонцов, чтобы сообщить о важных событиях – например, о начале войны или смерти главы государства». Standage, р. 155.
44 Сейчас много говорится о невероятных размерах экологического следа современного города – площади суши, необходимой для экологически устойчивого удовлетворения энергетических потребностей населения города. Экологический след Лондона, например, величиной практически со всю Великобританию. О размере экологического следа часто говорят экологи, выступающие против городов, но даже у них главный аргумент – индустриализация, а не урбанизация. Каким бы огромным ни был экологический след Лондона сейчас, он был бы во много раз больше, если бы население города имело плотность как в сельской местности и было раскидано по намного большей территории. Если мы не собираемся полностью отказываться от постиндустриального образа жизни, то города с экологической точки зрения более предпочтительны, чем другие, менее плотные способы организации населения. В документе ООН Global Environment Outlook это сформулировано так: «Сравнительная несоразмерность экологического следа городов в определенной степени допустима, потому что в некоторых случаях среднее подушное влияние городов на экологию меньше, чем если бы такое же количество людей жило в сельской местности. Города концентрируют население таким образом, что это снижает нагрузку на землю, обеспечивает экономический эффект масштаба и близость к инфраструктуре и услугам… Соответственно, городские территории могут развиваться устойчиво, потому что обеспечивают поддержку большого населения, при этом ограничивая их воздействие на окружающую среду».
45 Owen, р. 47. Оуэн описывает, какое воздействие на экологию оказал переезд его семьи с Манхэттена в деревню на севере Коннектикута: «Но наш переезд оказался экологической катастрофой. Потребление электричества выросло с примерно четырех тысяч киловатт-час в год, как в Нью-Йорке, почти до тридцати тысяч киловатт-час в 2003 году, – и это еще в нашем доме даже кондиционера не было. Незадолго до переезда мы купили автомобиль, вскоре после переезда – второй, а через десять лет – третий. (Если вы живете за городом, и у вас нет второй машины, то вы никак не сможете забрать первую машину у механика после того, как он ее починит; третью машину я купил в приступе кризиса среднего возраста, но вскоре она превратилась в насущную необходимость.) Мы с женой оба работаем из дома, но за год умудряемся на двоих проехать тридцать тысяч миль – в основном по самым обыденным делам. Практически все, что мы делаем вне дома, требует поездки на машине. Чтобы взять фильм напрокат и потом его вернуть, например, мы тратим почти два галлона бензина, потому что ближайший пункт проката Blockbuster расположен в десяти милях от нас, а для каждой операции необходима поездка туда и обратно. Когда мы жили в Нью-Йорке, тепло, покидавшее нашу квартиру, помогало отапливать соседей сверху; сейчас же немалая часть калорий, вырабатываемых нашей новенькой, невероятно эффективной нефтяной печкой, просачивается через нашу двухсотлетнюю крышу и рассеивается в ослепительном зимнем ночном небе».
46 Одно из «нестандартных» решений этой проблемы – вернуться к средневековому способу распределения плотности, который до сих пор можно увидеть в городках на севере Италии, стоящих на склонах холмов: сеть из плотных узлов ограниченного размера, разделенных большими участками, на которых располагаются виноградники и фермы. Это не децентрализованный подход, как при росте современных пригородов; средневековые города не были такими же плотными и экономически разнообразными, как большинство современных городских центров, но у них был четкий потолок роста, чаще всего – в виде крепостных стен, окружавших город. Города после 11 сентября тоже можно организовывать по похожим принципам: узлы традиционной плотной застройки, в которых живут от 50 до 100 тысяч человек, разделенные участками с малой плотностью населения: парками, заповедниками, спортивными комплексами, даже теми же виноградниками (если позволяет климат). Подобная модель станет противоположностью взглядам Олмстеда на городскую зелень: вместо того чтобы находить место для парка в центре огромного города, нужно выделять место для природы по краям городского центра – если угодно, разбивать «Периферийный парк» вместо Центрального. В Средние века стены защищали население города. В новых гипотетических городах безопасность будет обеспечивать как раз открытое пространство, разделяющее районы. Представьте себе город с двумя миллионами жителей, состоящий из двадцати узлов-районов. В худшем случае террорист с рюкзаком, полным пробирок с вирусом оспы, сможет причинить серьезный вред одному узлу; может быть, умрут десятки тысяч людей, но не миллионы. Оставшиеся же узлы практически не пострадают – примерно как сеть Arpanet, о системах избыточного резервирования которой ходили легенды. Атака, подобная теракту с башнями-близ-нецами, все равно нанесет немалый урон, но не будет никакого централизованного символического узла, на который можно было бы напасть. Жизнь в подобном городском комплексе нисколько не будет походить на пригородную: творческая сила, которую обеспечивают уличная культура и плотность населения, никуда не денется и, возможно, даже станет еще сильнее.
47 Секвенирование – это общее название методов, которые позволяют установить последовательность нуклеотидов в молекуле ДНК. В настоящее время нет ни одного метода секвенирования, который бы работал для молекулы ДНК целиком; все они устроены так: сначала готовится большое число небольших участков ДНК (клонируется молекула ДНК многократно и «разрезается» в случайных местах), а потом читается каждый участок по отдельности.
48 Я описывал некоторые новейшие достижения в обнаружении радиации – и размышлял о том, как их можно использовать для защиты крупных городских центров от ядерного терроризма, – в эссе Stopping Loose Nukes, которое опубликовали в Wired в ноябре 2002 года.
49 Главное, что мы можем сделать, чтобы предотвратить такое мрачное будущее, – радикально уменьшить, а может быть, и полностью уничтожить запасы ядерного оружия во всем мире. В активном арсенале одних только США около 10 000 боеголовок. Это просто безумие в эпоху асимметричной войны, где доктрина взаимного гарантированного уничтожения бессмысленна. (Во времена холодной войны это тоже было безумием, но по другой причине.) Если все ядерные державы договорятся сократить свои арсеналы максимум до десяти боеголовок на страну – уменьшив тем самым общее количество единиц ядерного вооружения с 20 000 до менее чем сотни, – то мы сможем на порядок снизить вероятность того, что оружие попадет не в те руки. Мы по-прежнему сохраним возможность убить 100 миллионов человек и нанести немыслимый ущерб экологии даже с помощью десяти ядерных ракет, но, по крайней мере, мы добьемся значительного прогресса в борьбе с растущей угрозой распространения ядерного оружия. Это, конечно, будет эпический по масштабам проект, но история показывает, что мы вполне способны претворять в жизнь такие мегапроекты, если хорошенько возьмемся за дело. Мы, в конце концов, уничтожили вирус оспы в природе. Если уж мы можем избавить мир от микроскопического вируса, то уничтожить оружие размером с грузовую фуру у нас тоже как-нибудь получится. В рамках «войны с терроризмом» мы слышим множество призывов реалистично относиться к угрозам, стоящим перед нами, и бороться с ними без жалости и глупого идеализма. Именно поэтому мы сейчас устраиваем «необязательные» войны и прослушиваем чужие телефоны без ордера – потому что мы теперь реалисты, по крайней мере, нам так объясняют. Но, как бы каждый из нас ни относился к войнам и прослушке, мы должны четко понимать, что держать в арсенале 10 000 ядерных боеголовок – это полная противоположность реализма. Более того, это идеализм самого мечтательского толка: утверждать, что нам лучше будет тратить миллиарды долларов на техническую поддержку устройств, которые, если взорвутся одновременно, уничтожат все живое на Земле. Человечество как вид спит с пистолетом под подушкой. Может быть, мы, конечно, и чувствуем себя в большей безопасности, зная, что в случае чего сможем тут же схватиться за оружие, но однажды этот пистолет может выстрелить.
