После армейской службы я устроился на работу в круглосуточную ветеринарную клинику – и сразу же влюбился в хирургию и реанимацию. Терапия была мне скучна. В свободное от работы время я общался с друзьями, увлекающимися индийской философией. И хотя сам я был крещен в православной церкви, я осознал, кто такой Творец, что существуют следующие жизни и карма. Вместе с этим пришло понимание, что нужно делать то, что просит душа, что лучше всего получается и что приносит миру благо, – и не бояться.
В Индии говорят, что многие вещи человек не готов понять в силу своего мировоззрения, что не нужно думать о своих добрых делах – понимание придет в процессе.
Я заметил, что у меня лучше получалось утешать хозяев животных, сочувствовать им и всячески помогать. Например, после работы я иногда вызывал такси и за свой счет довозил собаку после капельницы до квартиры хозяйки, которой была больная бабушка, а собака была ее единственным стимулом жизни.
Были моменты, когда хозяева животных спрашивали про собственное здоровье, просили рекомендации по лечению, так как в поликлинику им было попасть сложно. Честно скажу, что некоторые рекомендации я давал, однако мне не хватало знаний в медицинской диагностике и фармакологии.
Однажды женщина привела кота на инъекции и начала задыхаться прямо в клинике. В анамнезе у нее стоял диагноз «бронхиальная астма». Ингалятор с лекарством она носила с собой, но почему-то в этот день он перестал ей помогать. Она сказала тогда, что у нее очень тонкие и плохие вены, в них достаточно трудно попасть иглой. Однако, имея опыт в лечении котят и щенят, чьи вены чуть толще нити, мы с моим ассистентом не растерялись. Набрали в шприц раствор эуфиллина и дексаметазона, замерили артериальное давление и, с первого раза попав в вену, медленно ввели лекарство. Женщине сразу стало легче, она смогла вздохнуть полной грудью и расплылась в улыбке. Приступ был купирован, и от вызова «Скорой» она отказалась. Завернув кота в простынку, она, рассыпаясь в благодарностях, отправилась к трамвайной остановке.
Возможно, тогда мы сделали хорошее дело, но это все же было неправильно: чтобы оказывать помощь подобного рода, необходимо иметь диплом о медицинском образовании.
Мой путь к этому образованию был неблизкий: сначала я прошел курсы индийской медицины – Аюрведы, затем женился и только в тридцать лет поступил в медицинский колледж на лечебное дело по специальности «фельдшер».
Глава 3
На улице
Во время учебы в колледже нашу бригаду распределяли по разным отделениям больницы на практику – я попал в хирургическое.
С оптимизацией медицины в нашей стране врачей и медицинских работников часто стало не хватать. Сокращение кадров принесло свои «плоды»: на сегодняшний день одному врачу приходится выполнять в два или в три раза больше работы за ту же зарплату. Точно так же обстоят дела и с работой медицинских сестер. Кроме того, увеличился объем бюрократии. Сложно оставаться настоящим медицинским работником, любящим пациентов, когда все время и силы отнимают странные стандарты, бумаги и требования руководства. Но за всеми этими отчетами и структурами скрывается человек, которого как личность уже не воспринимают. Так и говорят: не «Владимир Федорович», а «аппендицит из пятой палаты» или «грыжа из четвертой». Безусловно, встречаются также и нерадивые врачи, и хамоватые медсестры. Однако таких людей можно найти в каждой профессии. Я столкнулся с ними и сам – в качестве пациента.
Как-то летом я гостил у родителей. Стояла сильная жара, мы копали картошку, пили много воды, ели мало и таскали на себе тяжелые мешки. Ночью мне стало нехорошо – справа «тянуло» поясницу и заболел живот, при этом пришлось часто бегать в туалет. В голову сразу закрались мысли о том, что из почки пошел камень или песок, так как раньше во время обследования по результатам УЗИ мне ставили диагноз «мочекаменная болезнь».
Я не хотел тревожить родителей ночью, поэтому выпил таблетку «но-шпы» и через полчаса, когда боль отступила, я заснул. Утром я не смог встать – началась почечная колика. Я крутился от боли на кровати, и мама вызвала «Скорую». Помощь приехала через двадцать пять минут, и фельдшер, осмотрев меня, набрала в шприц раствор платифиллина[4]. Сжимая зубы от боли, я предупредил ее, как смог, что от платифиллина у меня – рвота и что он мне не помогает. Но фельдшер, не церемонясь, сказала:
– Я уже вскрыла ампулу и выливать лекарство не собираюсь, давай мне вену.
Сопротивляться было бесполезно. Фельдшер просидела около меня минут пятнадцать, пытаясь обсудить с моей мамой современное поколение, заготовки и погоду. Мама же ей в ответ намекала, что, может, уже пора меня везти в поселковую больницу? Через пятнадцать минут после платифиллина мне ожидаемо стало еще хуже: началась рвота. Тут фельдшер, видимо, решила, что раз пациент «созрел» – пора ехать. Кое-как опираясь на нее, я забрался в машину – и мы тронулись. Мне было больно сидеть, лежать, стоять. Я лег на носилки, покрутился, затем сел, потом привстал, насколько позволяла высота машины. В приемном покое меня посадили на лавку – и все куда-то исчезли.
Я попытался лечь на нее, но она была очень узкой – как говорится: все для пациентов. Через какое-то время пришел врач-ординатор, завел в смотровую, сказал медбрату, чтобы взяли анализы, и затем отправили на УЗИ, чтобы решать, что дальше со мной делать. Я попросил было показаться сначала хирургу и уже затем обезболивать – ведь острый живот не обезболивают – и только затем взять анализы, но, увы: в местной больнице были свои правила. Меня усадили в кресло для перевозки пациентов и повезли в другое крыло больницы в лабораторию. Пол был местами в трещинах и покрыт сломанной плиткой, поэтому кресло сильно трясло. Бабуля-санитарка, что меня катила, очень переживала из-за каждого моего крика на очередной кочке. Стоит добавить, что боли я не боюсь и всегда терплю до последнего – но в тот момент я готов был лезть на стену.
В лаборатории, в которую меня закатили, происходила фотосессия: одна из лаборанток сидела на подоконнике, вторая стояла напротив нее и фотографировала.
– Марина, тут пациента привезли по «Скорой», нужен общий анализ крови и мочи. После обеда хирург придет, анализ должен быть готов.
Марина, посмотрев на часы, ответила, что до конца обеда еще целых пятьдесят минут и что все они успеют, – и продолжила дальше позировать. Минут через семь та из лаборанток, что выступала в качестве фотографа, повернулась в мою сторону:
– Ой, Марин, он что-то бледный, давай уже возьмем у него кровь.
К тому моменту боль в пояснице стала постоянной, на лбу проступил холодный пот – видимо, я потерял сознание. Очнулся от резкого запаха нашатырного спирта. Безымянная девушка в белом халате терла смоченной аммиаком ваткой мои виски, а вторая – Марина – выдавливала из бледного пальца кровь в тонкий стеклянный капилляр с жеваной резиновой грушей на конце. По ее трясущимся рукам я сделал вывод, что мой вид был далек от того, как выглядит здоровый человек.
Затем мне впихнули в руки банку и, подняв с коляски, потащили в туалет. Моча была красного цвета. Снова посадив в коляску, санитарка повезла меня на УЗИ в другой корпус больницы. Путь туда показался мне бесконечным: лифт – переход – лестница – коридор – лестница – и снова коридор, битком набитый пациентами, дожидающимися приема к врачу.
