— Хорошо, что мы живем не в старину, когда бы он, будучи королем, мог сказать: «Отрубите ему голову!»
Мадам Савини попыталась улыбнуться:
— Вы правы! Именно так бы он и поступил с бедным Раулем.
— Кто это говорит обо мне? — раздался голос из-за двери, и в комнату вошел граф Рауль. — Вы напоминаете заговорщиц, — сказал он, подходя ближе. К ленчу граф сменил дорожный костюм и сейчас выглядел необычайно элегантно. Дело было даже не в костюме, который ничем особенным не отличался, а в манере носить его, да и сам он был настолько переполнен жизненной энергией, что, казалось, предметы, которых он касался, тоже оживали.
Лариса встала.
— Я покидаю вас, — мягко сказала она мадам Савини.
— О нет, дорогая моя, не уходите, — попросила пожилая женщина.
— Если это из-за меня, мисс Стантон, то я стану чувствовать себя виноватым, — сказал граф и, сев в кресло, наклонился к своей тете: — Не могли бы вы повлиять на отца, тетя Эмилия? Представился на самом деле грандиозный шанс. Я рассчитывал, что это предприятие примирит нас. Он постоянно жалуется на нищету, а завод принес бы действительно большие деньги.
— Если бы идею предложил не ты, то он бы еще подумал. Но ты же знаешь, как он относится ко всему, что от тебя исходит.
— Я его давно не видел и успел забыть, каким он может быть злым, — вздохнул граф Рауль. — Но так же невозможно, чтобы в наше время у отца с сыном не прекращалась средневековая междоусобица.
— Твой отец с годами не меняется.
— Не вижу в этом ничего утешительного. Я желаю купить винный завод и куплю его!
— Но как? — спросила мадам Савини.
— Я раздобуду денег: выпрошу, займу, украду, как это мне приходилось делать в прошлом.
— Вы абсолютно уверены в успехе? — спросила Лариса.
— Я многое знаю о шампанском, — ответил граф Рауль. — И не только потому, что я его пью!
— Когда впервые открыли способ его приготовления?
— Шампанское вино, известное под названием «витисвинифера», изготавливалось на территории Европы еще во времена финикийцев. — Граф улыбнулся и добавил: — Вам никто не говорил, что начало изготовления этого вина, неразрывно связанного с развлечениями, фривольностями и прекрасными женщинами, было положено монахом?
— Монахом? — удивленно воскликнула Лариса.
— Он был бенедиктинцем, и звали его преподобный отец Периньон. В тысяча шестьсот шестьдесят восьмом году он был назначен главным келарем монастыря Отвиль, на горе Реймс.
— Как удивительно!
— Ему пришло в голову, что можно заставить вино играть, и он начал эксперименты, продолжавшиеся двадцать лет.
— И преуспел?
— В тысяча шестьсот девяностом году он добился своего, получив первую бутылку игристого шампанского.
— Должно быть, ему были благодарны многие люди.
— Еще как благодарны! Шампанское получило стремительное распространение при регенте Филиппе, герцоге Орлеанском! Оргии в Пале-Рояле пользовались не менее дурной славой, чем мои приемы! — Граф Рауль обезоруживающе улыбнулся и продолжал: — На празднике, устроенном неподалеку от Парижа герцогом де Вандомом, двенадцать девушек, наряженных вакханками, то есть едва одетых, поднесли каждому гостю по бутылке шампанского, сделанной в виде груши!
— Им понравилось? — спросила Лариса.
— К концу праздника можно было объявить о триумфе шампанского во Франции! Аббат де Шалью писал: «Какой дивный огонь! Он непосредственно изо рта проливается прямо в сердце!».
Лариса захлопала в ладоши:
— Какой успех! Шампанское не только согревало грудь, но и наполняло карманы.
— Если бы у меня были собственные деньги, я помогла бы тебе купить завод, Рауль, — сказала мадам Савини.
— Я знаю, тетушка Эмилия. Вы всегда любили меня и находили оправдания самым омерзительным моим поступкам!
— Я не верю этим россказням о тебе, — сказала она нежно.
— Можно спокойно верить большинству из них! Но я взрослею, меня интересуют теперь не только пустопорожние развлечения Парижа. Да, глупо было надеяться, что отец купит мне завод и даст возможность управлять им.
— Что же теперь?
— Куплю его сам. Куплю, хотя это и не так просто. Правда, он не станет сразу, как я хотел, частью имения Вальмон.
После недолгой паузы мадам Савини спросила дрожащим голосом:
— Тебе до сих пор небезразличен Вальмон?
— Безразличен? Но он мой и часть меня самого. Это совершенно определенно, тетя Эмилия. Что бы там ни говорил отец, но когда-нибудь я буду здесь жить. Когда-нибудь он вновь станет мне родным домом.
Глава 5
Переодевшись к обеду, Лариса зашла в классную комнату. Там она встретила няню. Женщины обменялись понимающим взглядом.
— Они разговаривали в течение всего этого времени, начиная с полудня, — тихим голосом сказала няня.
Было совершенно ясно, кого она имеет в виду. Так как Лариса вопросительно смотрела на собеседницу, та продолжала:
— Я думаю, положение слегка улучшилось. Бернард только что сказал мне, что граф Рауль попросил у отца ящик вина из погребов замка. Старый граф подарил ему вино урожая тысяча восемьсот семьдесят четвертого года, которое у нас пьют по торжественным случаям.
Ларисе уже было известно, что Бернардом звали личного камердинера старого графа, пользующегося у своего хозяина особым доверием. Он сообщал графу обо всем происходящем в имении, отмечая все улучшения в ведении хозяйства.
— Хотелось бы надеяться, что вы правы, — сказала Лариса.
Девушка пыталась догадаться, согласится ли старый граф на покупку винного завода. Судя по тому, как он вел себя за ленчем, трудно было предположить благоприятный исход дела. В то же время она была уверена, что граф Рауль может быть весьма настойчивым.
— Если бы только в доме был мир! — Няня говорила полушепотом. Вытерев глаза, она добавила: — Когда сегодня меня навестил граф Рауль, он сказал: «Мне хочется, няня, снова вернуться в детство, чтобы мне было столько лет, сколько сейчас Жан-Пьеру. Вы бы за меня принимали все решения. Как было бы легко!»
Каждое воспоминание о графе Рауле было очень дорого старой няне, она поспешно вышла из классной, чтобы скрыть нечаянные слезы.
Из вкусных блюд, поданных к ужину, Лариса съела совсем немного. Она не была голодна и к тому же переживала из-за драмы, разыгравшейся в имении. Она пыталась убедить себя в том, что все происходящее ее не касается, но не сопереживать не могла. Лариса гнала от себя эти мысли, отчетливо осознавала необходимость рассказать старому графу правду о Жан-Пьере. И здесь непременно возникал вопрос: сделает ли данное откровение графа мягче или, напротив, еще более ожесточит его по отношению к сыну.
