Мирослава задумалась. Было у нее в первое время после развода. Лампочки взрывались постоянно и чайники электрические. Она даже перешла на обычные. Так несколько раз обычный кипящий чайник без всякой видимой причины умудрился с плиты съехать.
Это прекратилось после того как в ее жизнь вошел Илья Владимирович, он как будто все успокоил, сгладил и выровнял. Правда вскорости Мирослава стала замечать, что на нее мужчины начали как-то уж слишком странно реагировать. Вадим Балкин с его преследованием и домогательствами был самый ярый из них. А уж как Илья Владимирович умер, так Вадим вообще как с катушек съехал. Так это что же…
— Ну было нечто. Да нет… Что ты говоришь, Одри?
Она чуть не прослезилась от обиды на судьбу. Получается, она же сама во всем и виновата?! Это было неприятное открытие, верить в это не хотелось категорически.
Одри вздохнула и, видя, что искренне королева расстроена, очень серьезно и рассудительно заметила:
— Миледи, так бывает, наверное. Думаю, так и было. Там в вашем мире дар не проявлялся полностью, а здесь… Посудите сами, сколько чего наложилось разом, столько горя и опасности. Да еще и душа Линевры в вас, и первые крови. Вот и произошла иницация. Но! Сейчас не время корить и возводить на себя напраслину, надо научиться владеть своим даром. Это может помочь, а может и погубить, если вырвется неконтролируемо.
— Не знаю, как я буду учиться, знаю только одно, Одри, мне надо срочно выбираться отсюда и как-то попасть домой, — проговорила Мирослава, глядя в одну точку.
— Как все будете учиться, миледи, — шепотом проговорила камеристка. — Но подождем с этим до ночи.
И вот ночью при закрытых дверях начались эксперименты и экзерсисы. Свечу зажечь, как Мирослава ни пыталась, больше не удалось. Да и вообще, ничего не удалось, что Одри ей говорила попробовать.
Зато возникли некоторые интересные мысли.
Через два часа занятий они устали и присели за столом, жуя нарезанные фрукты и запивая их остатками вина из графина, который до того Мирослава безуспешно пыталась двигать по столу взглядом. Мирослава в задумчивости вертела браслет, и тут Одри высказала предположение:
— Миледи, когда вы появились с нашем мире, но вас был этот браслет, так?
— Да, был, — ответила Мирослава, усмехнувшись. — На мне кроме этого браслета вообще ничего не было.
— Ну вот, — Одри откинулась на спинку. — Получается, ваш браслет единственная связь с вашим миром? И если пойти по этой ниточке… постойте!
Судя по всему, на Одри снизошло озарение, она нашла свою "эврику". Камеристка метнулась к веретену со словами:
— Сейчас! Сейчас… попробуем! Нить! Сейчас…
Мирослава мало что уловила из бессвязной речи девушки. Но по ее одухотворённому лицу поняла, что в этот момент она творила нечто необыкновенное. Веретено в руках Одри негромко запело, глаза закрылись. Музыкальная работа пальцев делала пряху похожей на пианистку, исполнявшую сложное произведение. Или на жрицу в священном трансе.
Минут через двадцать Одри вздохнула, словно очнулась. Пряха разжала пальцы, в руке у нее была необычная коротенькая нить.
— Очень странно. Мне никогда раньше не приходилось прясть что-то для неодушевленной вещи. Миледи, вы знаете, ваш браслет, он не то чтобы живой… Но да… Я не могу объяснить. Он как будто живет своей жизнью, и от него тянется очень тонкая незримая нить. Нечто, сродни магии. Мне ничего подобного видеть не приходилось. Нить уходит куда-то очень далеко, может быть, даже в ваш мир…
Пока Мирослава пыталась понять, как извлечь правильные выводы из этого путанного объяснения, Одри стала описывать свои видения дальше.
— Я не могу сказать, куда именно уходит конец нити, там темнота, но чувствую, что это как печать. Или как ключ, открывающий клады, — она помолчала и добавила. — И ключ этот замкнут на вас.
— Ключ? Клады? — пробормотала Мирослава. — Вообще-то. Это был прощальный подарок мужа. И он попал ко мне уже после его смерти.
Поневоле пришлось задуматься, что же такого мог подарить Илья Владимирович? Ключ… Коснулась браслета пальцами. Одри снова затихла, вертя нить в пальцах, и выдала, как во сне:
— Еще я вижу стену огня, большие темные крылья… и все.
С минуту молчали обе. Одри встала, бросила нить на угли, тлевшие в камине. Та вспыхнула бледным голубоватым пламенем и мгновенно сгорела. Мирослава перевела дыхание. Одна мысль не давала ей покоя:
— Одри, мы смогли бы по этой нити вернуться? — спросила она. Теребя браслет.
— Я не знаю, миледи. Я пряха, и не умею открывать порталы. Мое умение — нити судьбы. Но если найти портального мага, который согласится помочь… Не знаю, может быть, но это дело опасное и оно требует времени.
— Пожалуй, время, это единственное, что у нас сейчас есть, — пробормотала Мирослава. — Хотя нет, еще у нас есть проблемы. Давай-ка лучше спать, об остальном будем думать завтра.
От всех этих откровений и попыток заниматься магией Мирославу пробирало нервной дрожью. Думала, до самого утра не сможет глаз сомкнуть. А стоило положить голову на подушку, как сон пришел сразу. И видела она во сне мужчину в длинном сером плаще. Капюшон надвинут так, что почти не видно лица, только глаза странно блестели из полутьмы. Он пристально смотрел на нее и говорил низким вибрирующим голосом.
… Думала скроешься от меня? Все равно найду, дай срок.
… Найду, Мира…
… Мирочка…
Ей показалось, мужчину она узнала. Странный сон, будто какое-то пророчество… И все же этой ночью Миру впервые не мучили кошмары.
* * *
Пробуждение Селима состоялось под странные звуки, под ухом бряцало что-то металлическое. Несчастный измученный странник поморщился, потирая рукой опухшую щеку. Ночью его загрызли комары, надеялся хоть утром спокойно поспать.
Но где там. Пришлось разлепить глаза.
Оооо… Еще совсем раннее утро! Потрясенно воззрился на русского. Тот был уже полностью одет, а теперь пристегивал к поясу оружие. Вместо готовых сорваться причитаний на судьбу Селим даже затих, разглядывая его. Русский в одежде разбойника смотрелся так органично, будто носил ее всю жизнь.
В это мгновение он повернулся, почувствовав взгляд. Проговорил сквозь зубы:
— Подъем. Выезжать давно пора, и так проспали все на свете.
Селиму хотелось запротестовать, но слова замерли в глотке. Русский вытащил из ножен несколько мечей и примеривался, какой взять себе.
— Боже, — подумал Селим. — Этот головорез выглядит так, будто с этими мечами родился!
Долго размышлять на эту тему не пришлось, потому что русский повернулся в его сторону, рубанул воздух, пробуя клинок, а у Селима сердце ушло в пятки.
— Ну? Я долго буду ждать?
О, больше напоминать не понадобилось! Селим подсочил как ужаленный и помчался в кусты. Когда он вернулся, русский уже успел накинуть на себя плащ с капюшоном и пошел туда, где были привязаны лошади.
