Конечно, скудных запасов замка могло хватить разве что на пару перемен блюд, и то, с учетом того, что мужчины сходили на охоту. Но, как припомнились Мирославе слова мудрого царя Соломона: "Лучше блюдо зелени, и при нем любовь, нежели откормленный бык, и при нем ненависть".
То же самое было и с утварью. В кладовых замка ее нашлось совсем немного, да и та нуждалась в тщательной чистке и сортировке. Мирослава, хоть Одри и всячески отговаривала ее, сердито блестя глазками, мол, незачем королеве такими делами заниматься, все-таки влезла в эту суматоху с уборкой и подготовкой.
Потому что за последние несколько дней, в которые ее жизнь перевернулась с ног на голову, это было единственным нормальным и человеческим. Оказывается, рыться в пыльной кладовке, выискивая там парадную посуду и хрусталь для стола, так увлекательно, что можно забыть обо всем и забыться.
Забыться и не заметить, что оказалась не одна в маленьком полутемном помещении.
* * *
Едва слышный шорох, а также ощущение чужого присутствия. Легкий ужас.
У Мирославы волоски на теле встали дыбом. Резко обернулась, выронив из рук пыльный кубок. Старая серебряная посудина с грохотом поскакала по каменному полу.
— Фуххх, — выдохнула. — Темный странник, как вы меня напугали.
Она могла поклясться, что видела, как его глаза светились в темноте и мгновенно погасли, тьма снова скрывала его лицо под капюшоном неизменного плаща. Попыталась улыбнуться и присела, чтобы поднять кубок. Мужчина оказался быстрее. Присел раньше, но руки их соприкоснулись.
И Мира чуть не задохнулась внезапно нахлынувшим томлением.
— Спасибо, — смогла пробормотать через силу.
Покраснела как рак и разволновалась, как девчонка на первом свидании. Язык вообще куда-то провалился. Но и мужчина, оставаясь безмолвным, застыл рядом.
Стало ужасно стыдно.
Хорошо, что в кладовке темно, и он не видит, подумала Мирослава.
Однако с этой неловкостью надо было что-то делать, потому что чем дальше, тем больше задыхалась и в голову лезли глупые мысли. Как назло, мужчина тоже молчал, но и уходить не спешил. Заставила себя собраться и попросила:
— Вы не поможете мне? Надо отнести этот поднос Одри.
Тот вздрогнул и отреагировал не сразу, словно вынырнул из забытья. Взял у нее поднос, как-то нервно поклонился и вышел. А Мирослава еще долго успокаивалась, прижав руку к сердцу. А сердце сжималось и сладко замирало каким-то непонятным предчувствием чуда.
* * *
Он идиот. Нет. Он полный идиот.
Как магнитом тянуло подойти к ней, все вертелся около той кладовки. В какой-то момент не выдержал. Ноги понесли, сам не заметил, как оказался за ее спиной.
Чуть не умер, когда она внезапно обернулась. А потом стоял, как идиот, не в силах слова из себя выдавить. Ловил ее смущение, ее сбитое дыхание и задыхался сам. Как зеленый юнец, как сопливый мальчишка. Бл…
Ну не получалось вот так в этом пыльном закутке взять и сказать!
— Здравствуй Мира, я Вадим Балкин.
Все! Место, момент, все было неподходящим.
Вот потому и поплелся оттуда не солоно хлебавши и с полным подносом покрытой пылью веков посуды в руках.
Но этот момент показал, что дальше с признанием тянуть нельзя.
Сегодня вечером после ужина.
* * *
А первый праздничный ужин в Рассветном замке прошел неожиданно тепло и весело. За столом новоиспеченного лорда Эрвига собралась пестрая компания. Слуги и господа, все вместе. Может быть, на столе было пустовато, и несколько свечей почти не освещали большой темный зал, высокие стены которого уходили к потолку скрытому в смутном полумраке.
Вадим не рискнул сесть напротив Мирославы, сел рядом. И весь вечер мучился.
Его распирало от желания выкрикнуть во весь голос:
— Мира, это я! Я! Вадим Балкин. Я. Понимашь?!
Но сидя рядом с женщиной, за которой без колебаний шагнул за край мира, он терялся, растворяясь в ее томлении и дрожи первого осознания. На него словно накатывали волны, лишая слов, а все ощущения сузились до дыхания женщины, до тепла ее руки, лежащей рядом.
Таким себя Вадим за всю жизнь не помнил. Но чувствовать это было блаженно.
После ужина развеселившаяся Одри потребовала танцы. У конюха нашлась старая губная гармошка. Вполне сгодится для торжественного случая. В общем, давненько эти мрачные своды не слышали никакой музыки, можно сказать, никогда.
Танцевать было томительно. Но Вадим не мог бы сказать, от чего его сейчас больше пробирало дрожью, от близости Мирославы или от необходимости делать опасное признание.
Однако гармошка смолкла, и танец прекратился. Она потупилась и хотела отнять руку. не отпустил. Понял вдруг, сейчас или никогда. Сглотнув ком в горле, удержал ее:
— Подожди, Мира…
А второй рукой потянул назад капюшон.
Как в замедленной съемке видел, что она поднимает глаза.
То, что случилось потом, было…
Глава 24
То, что случилось потом, было крайне неожиданно и нелепо. Какой-то театр абсурда для Вадима.
На его глазах в зале рядом с ними внезапно материализовался Селим. Несколько бестолковых прыжков на месте для адаптации. А после. когда наконец идентифицировал, плюхнулся на пол, закатив глаза от счастья. Но тут же подскочил и вцепился в руку Мирославы, радостно вопя:
— Господин! Вааааххх! Господин! Я нашел тибе! Нашел женщина! Браслет нашел, как ты хотел, господин! Смотри, господин! Браслет!
Вадим смотрел и не верил своим глазам. Конечно, хорошо. Что суетливый мерзавец не сдох под завалом, а каким-то образом выжил, но не это сейчас занимало все его мысли. Не это.
Он как в замедленной съемке смотрел и видел, то, отчего сердце сжималось, словно тисками.
Как быстро сменялось льдом недоумение в ее глазах. Как быстро…
Мирослава брезгливо отняла руку у скакавшего рядом араба. Отстранилась, повернулась к нему, внимательно вглядываясь. Лицо дернулось и застыло.
— Вадим Балкин, — проговорила с горечью.
— Мира… — попытался что-то объяснить.
— Благодарю вас за помощь, — успела раньше. — И за спасение. От лица нас всех. Спасибо.
Склонила голову.
Холодная, мертвая вежливость. Вадим видел, как она мгновенно замкнулась. Как начисто пропала еще недавно связывавшая их незримая, но осязаемая близость. Лучше бы кричала на него, проклинала, злилась…
Совсем не так все пошло! Принес же черт араба!
— Что все это значит, что вам нужно? — спросила холодно, обращаясь к Селиму.
