И зачем нужно было опять у предков ночевать оставаться?
Смыться не удалось, мать уже на пороге поймала. И, подталкивая в спину недрогнувшей рукой, препроводила неразумное, а потому слабо сопротивляющееся дитя в столовую. Тут-то всё служебное рвение тихо скончалось, погребя под собой долг и ответственность. А кто перед таким соблазном устоит?
Окно по поводу тёплой погоды распахнуто настежь. Лёгкий ветерок теребит край кружевной занавески. Скатерть на круглом столе бела и накрахмалено-торжественна. Ещё яркое, но какое-то очень осеннее солнце кувыркается на выпуклом боку начищенного кофейника, подмигивает в ложечках.
Под столом, спрятав за краем скатерти хвост, а про внушительные окрестности забыв, прячется Шарик, усиленно делающий вид, что оладьи, румяной горкой лежащие на подносе, его нисколько не интересуют. В кресле-качалке спрятался за газетой отец, делающий вид, что это не он скармливает под стол оладьи. На стуле умывает лапку Маркиз, не обращающий ни малейшего внимания на розовые пластинки ветчины. Особенно до той, что к краю блюда поближе, уже погрызенной, коту не было никакого дела.
Идиллия, пахнущая холодными яблоками и немножко прелой листвой!
— Муж, перестань подкармливать пса! — грозно велела матушка, усадив нерадивое дитя и сунув ему чашку с булкой. — Он и так нас всех уже обожрал!
Вышеупомянутый пёс развернулся, отчего стол дрогнул, жалобно звякнув чашками, и высунул из-под угла скатерти будкообразную морду, выражающую глубокое изумление и даже обиду. Кира, остро реагирующая на несправедливость во всех её проявлениях, немедленно сунула в сторону будки оладью. Шарик — в девичестве Шарейлинбах Аран Дейсерр — пёс поистине герцогских кровей и аристократического воспитания, в сторону взятки даже ухом не повёл. Но оладья исчезла. Кажется, у колдунов такие чудеса назывались трансгрессией[1].
— Давай лучше перестанем подкармливать ребёнка, — жизнерадостно отозвался из-за газеты отец. — У неё есть собственный дом, работа и личная жизнь. А пёсик ещё молодой, ему расти надо.
Пёсик тяжко вздохнул, неловко двинул задом и едва не снёс стул вместе с «ребёнком».
— Я на тебя в суд подам, — пообещала нежная дочь заботливому папе. — За жестокое обращение с детьми.
Господин Рейсон чуть опустил газету, продемонстрировав большие очки в роговой оправе, съехавшие на самый кончик хрящеватого носа. Хмыкнул, глядя на сооружённое Кирой чудовище: булка, разрезанная пополам, намазанная маслом, накрытая сверху солидным ломтём ветчины и стыдливо замаскированная ломтиком сыра.
— А варенье? — скептически поинтересовался папенька. — Тут явно не хватает варенья.
Непочтительная дочь только фыркнула в ответ. Собственно, ответить связно она при всём своём желании не смогла бы — монстр требовал тщательного пережёвывания.
— Муж! — призвала к порядку супруга, вознамерившегося опять за газетой скрыться, госпожа Рейсон. — Ты хотел серьёзно поговорить с Киреллой.
Жила в матери Киры непоколебимая уверенность, будто поддерживать иллюзию главенства в семье мужчины просто необходимо. Естественно, видимость эта никого не обманывала, в том числе и потенциального главу. Но все Большие Разговоры доверялось вести исключительно отцу. По крайней мере, начинать их.
— Да, Кир, я хотел с тобой поговорить, — обречённо согласился господин Рейсон, аккуратно складывая газету и пристраивая сверху очки. Без них глаза почтенного отца семейства стали близоруко-беспомощными и по-детски наивными. — Твоя мама считает…
Матушка предупреждающе кашлянула.
— В смысле, мы считаем, — поспешно исправился оплошавший супруг, — что тебе необходимо сменить работу.
— И чем вас теперь моя работа не устраивает?
Кира длинно, как удав, сглотнула последний непрожёванный кусок и горло немедленно заболело.
— Понимаешь, дочка, нам кажется, что…
— Кирелла, такие амбиции, как у тебя, могут завести слишком далеко, — не выдержав, встряла мать. — Это небезопасно и совсем уже не смешно. Против ветра плевать очень непродуктивно.
— Как раз очень продуктивно, мама. Оплёванная физиономия — это всё-таки результат.
— Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю, — с выбранного ею пути сбить госпожу Рейсон всегда было нелегко. — Тот твой летний процесс чересчур много шумихи наделал. И утихать она не собирается. Я, конечно, всего лишь скромный врач. Но даже мне хватает мозгов понять, что будет, если перейти дорожку инквизиции. Я просто боюсь за тебя, дочь!
— Попей пустырника, — посоветовало ласковое дитя, невозмутимо намазывая вареньем новую булочку. — Говорят, валерьянка ещё помогает.
— Кирелла, не юродствуй! — строго постучала по краю стола пальцем матушка. — Я тебя слишком хорошо знаю. И понимаю, что в угоду своей карьере ты готова принести в жертву всё. Даже здравый смысл!
— Не всё, — помотала головой Кира. — Шарика не принесу. Вас, пожалуй, тоже, — кот, сидящий напротив ведьмы, глянул на неё укоризненно. — А тебя запросто, — заверила Маркиза адвокат, — ты Ли сожрать хочешь, начхав на то, что она не просто какая-то там крыса, а почтенный фамильяр.
— Кир, — укорил дочь отец.
— Так я же права! — возмутилась адвокат.
— Не пытайся заговорить нам зубы! — прикрикнула госпожа Рейсон. — И отделаться своими несмешными шуточками тоже не старайся! Я прекрасно понимаю, что ты не оставишь идею работать в столице. Благо моя любимая свекровь накрепко в тебя вдолбила эту непомерную амбициозность, но…
— Мамочка, ты действительно надеешься убедить меня сменить работу? Нет, правда? — до Киры, наконец, дошло, что родительница, кажется, говорит вполне серьёзно. — Вот я, Кира Рейсон, сейчас всё брошу и устроюсь… Ассистенткой при ведьме или секретаршей, например? Когда у меня только-только начало получаться?
— Кир, детка, — грустно сказал отец, — у тебя ещё пока ничего получаться и не начиналось. Ну, плюнула ты на хвост инквизиции, так это ещё не успех.
— Пусть так, — упрямо мотнула головой адвокат, — пусть не успех, а только старт. Но я своих шансов упускать не собираюсь. Да, я хочу работать в столице, я хочу сделать себе имя. Я на самом деле хочу изменить законы и не только ради справедливости…
— Но и ради того, чтобы сделать себе имя, — вздохнул господин Рейсон.
— А я это только что сказала, — не только мать в этой семье было тяжело сбить с панталыку. — В конце концов, я хочу выйти замуж и родить дочь. Но так, чтобы это не мешало моей карьере. Ведьма из меня не выйдет, но это ещё не значит, будто я крест на себе должна ставить!
— Что ты кричишь? — поинтересовалась мать. — Про устремления мы всё прекрасно знаем с тех пор, как тебе пятнадцать исполнилось. Но уж больно путь ты опасный выбрала.
— Мамочка, честное слово, — горячо заверила родительницу Кира, — не собираюсь я бодаться с инквизицией! И вообще ближайшую пару лет ни с кем из них встречаться не желаю. У меня свои планы.
