Она говорила как на сцене, с изрядной долей драматизма, и губы короля дрогнули в легкой усмешке.
Лабель была непревзойденной танцовщицей, но, по мнению короля, ей, как и большинству женщин, с которыми он был близок, лучше бы вообще не открывать рот.
Самым привлекательным для него было ее великолепное тело.
Он бросил на нее мимолетный взгляд и сказал:
— В следующую субботу я намерен устроить новый спектакль. Мне бы хотелось, чтобы ты подготовила танец, который я еще не видел.
Она не успела ответить, потому что король уже исчез за потайной дверью, ведущей в подземную галерею.
Лабель бросилась на кушетку и в отчаянии длинными тонкими пальцами вцепилась в бархатную обивку.
Она отлично понимала, ради чего король предложил ей заняться подготовкой нового танца.
Это займет массу времени.
Ей придется придумывать новый костюм, встречаться с портнихой, отрабатывать каждое па и репетировать под музыку.
Ей некогда будет скучать и думать о короле.
В какой-то мере она испытывала чувство благодарности к своему любовнику за такую заботу: ведь он помогал ей избавляться от скуки.
И все же было обидно, что он всецело распоряжался ее временем.
А когда с отрезвляющей ясностью приходило осознание того, что король является полновластным хозяином ее жизни, бессильная ярость овладевала ее существом.
Король сам себе господин всегда и во всем, тогда как ее жизнь им же расписана по часам.
Многие предупреждали Лабель еще в Париже о тщете ее надежд, ибо король неприступен.
Попытки завладеть сердцем короля Максимилиана, предпринятые до нее, неизменно заканчивались крахом.
Не одна красавица возвратилась из Вальдестина в слезах.
Но Лабель была столь уверена в могуществе своих чар, что не послушала ценных советов.
Теперь она с горьким сожалением вспоминала откровения своей лучшей подруги: «Дорогая, послушай, король восхитительный любовник, страстный и в то же время нежный. Кроме того, он очень щедрый. Но ты убедишься сама, что он крайне замкнут и в полном смысле слова недосягаем. Он абсолютно равнодушен к женским страданиям».
Лабель не поверила подруге.
Ее не покидала уверенность в том, что из всех представительниц прекрасного пола именно она способна одержат! победу.
И вот ей пришлось на собственном опыте удостовериться, что ее не обманывали.
Король осыпал ее драгоценностями, одевал в шелка и дорогие меха, но это было всего лишь компенсацией за полное затворничество.
По сути, Лабель вела жизнь богатой невольницы.
Ей вдруг пришло в голову, что если она завтра умрет, то король пришлет на ее могилу шикарный букет и тут же забудет о ее существовании.
Лабель, поежившись, подошла к окну и уставилась вдаль невидящим взглядом.
А панорама была сказочная!
Прямо перед ней простиралась широкая долина в окружении поросших соснами гор.
Она лежала словно гигантская чаша, наполненная зеленью садов и яркими красками альпийских цветов.
Среди них плавно изгибалась серебряная лента реки, по которой неторопливо проходили нагруженные баржи.
Но сегодня Лабель не видела этого великолепия.
Перед ее мысленным взором проплывали газовые рожки фонарей, мелькали тени прохожих на парижских бульварах.
Она слышала шум аплодисментов, доносившийся из окон театральных кафе, и вспоминала звон тишины, когда публика замирала перед поднятием занавеса.
«Что я делаю в этой дыре? Кто мне мешает все бросить и вернуться в Париж?»— думала она.
Ответ напрашивался сам собой.
Лабель отпрянула от окна, повернулась к спасительному зеркалу и, наверное, в сотый раз принялась разглядывать рубиновое ожерелье.
Лабель боялась.
Она была напугана так же сильно, как все эти глупые женщины, жившие здесь до нее.
Она страшилась отдать свое сердце человеку, для которого была всего лишь великолепной танцовщицей и красивым телом.
Тем временем король направлялся по галерее в сторону дворца, бесшумно ступая по мягкой шерсти персидских ковров, и уже не думал о своей любовнице.
Стены галереи были обшиты светлым ореховым деревом, в изобилии произрастающим на склонах Вальдестинских гор.
Золотым ключом он открыл потайную дверь, замаскированную под одну из резных панелей кабинета.
Он опаздывал на целый час, поэтому не стал задерживаться в кабинете, а сразу устремился в зал для приемов.
Король не имел намерения объяснять министрам причины несвоевременного прихода.
Поскольку он был монархом и считал себя проводником Божьей воли, то не находил нужным уведомлять подданных о мотивах своих решений и поступков.
Кроме того, он и в самом деле слыл справедливым правителем.
Поднявшись по величественной парадной лестнице с перилами из слоновой кости, он оказался в гигантском зале, отделанном в стиле барокко.
Каждый новый правитель переиначивал внутреннее убранство дворца на свой лад, поэтому возведенное в шестнадцатом веке здание давно утратило первоначальный вид.
Каждый последующий король соревновался с предыдущим в роскоши, от чего каждый уголок дворцового интерьера становился образцом достижений искусства своего времени.
Два лакея в форменных ливреях и напудренных париках предупредительно распахнули перед ним массивные двери.
Король полагал, что его ждут все члены кабинета министров.
Поэтому он был немного удивлен, когда увидел своего премьера в обществе лишь одного канцлера.
Они стояли у окна в огромном зале для приемов и о чем-то оживленно беседовали.
Хотя король не разбирал слов, он ясно уловил нотки беспокойства и озабоченности.
Он вообще обладал способностью тонко чувствовать импульсы и настроения людей.
Этот необычный дар оказывал ему неоценимую помощь в сложных ситуациях.
Чутье говорило ему, что приглашение премьер-министра было не просто светским приличием, оно вызвано чем-то действительно важным.
Король зашагал к беседующим.
Когда он приблизился к ним, те склонили напудренные головы в приветственном поклоне, соответствующем этикету, принятому во дворах Европы.
— Добрый день, — сказал король.
— Добрый день, ваше величество! — ответил премьер-министр. — Очень любезно было с вашей стороны принять наше с канцлером приглашение.
Король кивком головы поздоровался с канцлером Кунтом Холе.
