— Я могу ошибаться, товарищ армейский комиссар первого ранга, но у меня, по крайней мере, есть четкий план действий, а что предлагаете вы? Я сейчас не о кадровых перестановках, а о конкретном деле.
— Ставка поставила перед нами четкую и ясную задачу, товарищ Нагулин, и задача эта — наступление, прорыв вглубь Крыма и деблокада Севастополя. Именно этим должен заниматься фронт, а не судорожной передислокацией штабов, рытьем окопов и углублением противотанковых рвов! Я доложил о вашем самоуправстве в Ставку. Уверен, мы скоро получим ответ из Москвы, и тогда станет окончательно ясно, кто из нас правильно понимает приказы!
— Думаю, этот ответ придет не из Москвы, а от генерала Манштейна, — ответил я с невеселой усмешкой, — и долго ждать его нам действительно не придется.
* * *
Немцы дали нам еще сутки. Видимо, у них тоже не все ладилось со снабжением и подготовкой к наступлению. Я, естественно, был этому только рад. Ставка молчала до середины дня, а потом разродилась сразу двумя телеграммами — отдельно мне и Мехлису. Комиссар с каменным лицом получил от представителя особого отдела секретный пакет и молча удалился в свой кабинет заниматься расшифровкой полученного текста — этот процесс он не доверял никому и всегда работал с шифрами лично.
Ну, а мне особисты передали телеграмму уже в расшифрованном виде.
Представителю Ставки ВГК на Крымском фронте генерал-майору Нагулину.
Ваша оценка обстановки на Крымском фронте принята Ставкой к сведению. Обращаю ваше внимание, что предпринятые Вами действия идут вразрез с поставленной перед фронтом задачей и являются превышением Вами полученных от Ставки полномочий. Учитывая новые сведения, собранные Вами в результате проведенной авиаразведки, Ваши действия считаю обоснованными. Тем не менее, вынужден напомнить Вам о необходимости согласовывать со Ставкой любые приказы, выходящие за рамки директив Ставки или входящие с ними в прямое противоречие. Вынужден указать Вам на недопустимость подобных действий в будущем.
Ставкой рассмотрен Ваш запрос о передаче в распоряжение Крымского фронта и Севастопольского оборонительного района дополнительных сил авиации. Учитывая реальную обстановку на фронтах, запрошенные вами четыреста пятьдесят истребителей новых типов ВВС Красной армии выделить не может. Однако, учитывая важность стоящей перед Крымским фронтом задачи, Вам в течение трех суток будет передано двести тридцать истребителей Як-1, ЛаГГ-3, И-16 и МиГ-3.
Еще раз обращаю Ваше внимание на то, что Ставка ставит перед Крымским фронтом наступательные задачи. Временный переход к обороне допустим лишь в качестве тактического приема, применяемого под Вашу личную ответственность для сохранения сил фронта и истощения резервов противника перед предстоящим переходом в наступление с целью деблокады Севастополя.
И.В. Сталин
Мне недвусмысленно указали на то, что я зарвался, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Тем не менее, угрозой краха Крымского фронта товарищ Сталин проникся и самолеты дал, хоть и не в том количестве, которое я просил. В целом телеграмма была составлена в таком тоне, что, если бы я хоть на секунду сомневался в своих прогнозах, я бы сейчас чувствовал себя крайне неуютно. А так… бой нас рассудит.
* * *
Немецкая артподготовка началась с рассветом одновременно с массированным налетом пикирующих бомбардировщиков, густо прикрытых «мессершмиттами». Сорвать ее не удалось несмотря на то, что за два часа до восхода солнца я поднял в воздух бомбардировщики Кудрявцева и сам вылетел с ними для нанесения упреждающего удара по позициям тяжелой артиллерии противника.
Тактика немцев изменилась. Это сразу бросалось в глаза при взгляде на виртуальную карту. Кто-то очень неглупый тщательно проинструктировал Манштейна и Рихтгофена на предмет тех угроз, которые ждут их в случае моего появления в Крыму. И этот кто-то отлично знал все средства, которые я применяю в бою. Ну, может быть, не все, но, по крайней мере, большинство наиболее эффективных.
— Летра, на связь! — обратился я к искусственному интеллекту Лунной базы. — Где сейчас находятся полковник Рихтенгден и майор Шлиман?
— Майор Шлиман спит в своей квартире в Берлине. Полковник Рихтенгден сорок минут назад вылетел на транспортном самолете с аэродрома под Симферополем в западном направлении.
Ну да, теперь ясно, кто этот добрый человек, надававший немцам в Крыму много полезных советов. Странно. После ранения Рихтенгдена под Ржевом и возвращения в Германию майора Шлимана эти два офицера не принимали участия в операциях против меня. И во время налета на Ленинград, и в ходе операции по прорыву блокады они оставались в Берлине и были полностью поглощены плетением заговора против Гитлера. Казалось, они потеряли ко мне всякий интерес. Но, получается, это только казалось. Хотя поведение Рихтенгдена выглядело не вполне понятным — он даже не стал дожидаться начала наступления и, улетел из Крыма при первой возможности. Похоже, эту поездку на фронт полковник совершил не по собственной инициативе. Впрочем, мне от этого не легче.
Артиллерии у Манштейна было много, как и средств для придания ей мобильности, и из этого фактора немцы выжали все, что могли. Пятьдесят моих Пе-2, несущих бомбы объемного взрыва, были страшной по здешним меркам ударной силой, но для них не имелось достойных целей. Тяжелые гаубицы противник распределил тонким слоем по большой территории, заставив связистов совершить настоящее чудо для придания этому боевому порядку нормальной управляемости.
Зато теперь даже пятисоткилограммовой бомбой при самом удачном попадании удавалось накрыть только одну гаубицу, да и по ней еще нужно было не промахнуться. Контрбатарейная борьба тоже оказалась сильно затруднена. Немецкие артиллеристы постоянно меняли позиции и старались стрелять из тяжелых орудий с максимальной дистанции. Соответственно, чтобы накрыть их ответным огнем, наши гаубицы требовалось подтягивать вплотную к передовой, подвергая их большому риску. Конечно, все эти мероприятия снижали точность немецкого огня, но в боеприпасах противник недостатка не испытывал и исправлял ситуацию количеством выпущенных снарядов.
Мы продолжали рейд над территорией противника. Я уже не ограничивался только артиллерией, накрывая любые достойные внимания цели. За нами в ночной темноте оставались огни пожаров и вспышки взрывов детонирующих боеприпасов, но я понимал, что здесь и сейчас немцы меня переиграли. Нанести противнику ущерб, способный заставить его отказаться от наступления, я со всей очевидностью не мог. Увы, сил авиаполка Кудрявцева было для этого совершенно недостаточно, а задействовать для ночной атаки другие самолеты я не видел смысла — эффективно управлять их действиями я все равно бы не смог, да и нормально летать ночью был способен хорошо если каждый десятый советский пилот.
Ударить по штабу Манштейна я тоже не мог — немецкий командующий перевел его достаточно далеко от линии фронта, а крылатые ракеты все еще ехали на Крымский фронт через половину страны. Да и будь они у меня в наличии, не факт, что получилось бы вывести Манштейна или Рихтгофена из игры. Генералы не сидели в штабах, а постоянно перемещались в командно-штабных машинах по непредсказуемым маршрутам. Немцы быстро учились, и в меру своих возможностей находили способы противодействия моим способам ведения войны.
