Мехлис нашел меня через пару часов после возвращения эскадры в Новороссийск. К этому моменту я уже успел отправить в Ставку телеграмму с кратким докладом об операции. Ответа пока не было. Видимо, генштаб и лично товарищ Сталин переваривали полученную информацию.
— Лидер «Харьков», эсминец «Способный», тридцать семь не вернувшихся на аэродромы истребителей, серьезные повреждения на линкоре и крейсере, — неторопливо произнес армейский комиссар. — Не слишком ли высокая цена за ночной обстрел позиций немецкой танковой дивизии с не вполне ясными результатами?
— Товарищ армейский комиссар первого ранга, поинтересуйтесь у каперанга Зиновьева и командования ВВС, сколько сегодняшним утром было сбито немецких бомбардировщиков, — объяснять что-либо Мехлису у меня не было ни сил, ни желания. Единственное, чего мне сейчас хотелось, так это немедленно лечь спать. — И свяжитесь с танковыми бригадами. Их командиры расскажут вам, что по каким-то неясным причинам сегодня в небе над ними нет самолетов с черными крестами на крыльях.
— Генерал-майор, вы приказали каперангу Зиновьеву бросить поврежденные корабли и уходить. Лидер «Харьков» можно было спасти.
— Да, это был мой приказ, и я готов ответить за него перед руководством страны, но не перед вами, товарищ армейский комиссар первого ранга. Прошу меня извинить, меня ждут дела.
— Не так резко, генерал-майор, — на лице Мехлиса я неожиданно увидел подобие улыбки, — На самом деле я искал вас совсем по другому поводу. На мое имя поступила телеграмма из Москвы. Привезенные воздушными разведчиками снимки оказались очень качественными. Я бы даже сказал, на удивление качественными для тех условий, в которых они были сделаны. С результатами утреннего боя нам еще предстоит разобраться, но с успешным уничтожением немецкого сверхтяжелого орудия я могу вас искренне поздравить уже сейчас. И можете не сомневаться, в Главном политуправлении найдут достойное применение сделанным вами фотографиям.
Глава 7
Эшелоны со спецбоеприпасами прибыли в Новороссийск на следующее утро. Железнодорожники, похоже, совершили изрядный логистический подвиг, сократив срок доставки более чем на сутки. Впрочем, скорее всего это было достигнуто беспощадным разгоном с пути всех остальных грузов, как гражданских, так и военных. Как бы то ни было, крылатые ракеты и снаряды объемного взрыва для 305-миллиметровых орудий, наконец-то, оказались в моем распоряжении.
Вице-адмирал Октябрьский, прилетевший из Севастополя разбираться, в каком состоянии оказался флот после массированной атаки вражеской авиации, бросал на меня крайне неодобрительные взгляды, но от открытой критики воздерживался. Поначалу гибель двух кораблей и повреждения, полученные линкором и крейсером, воспринимались Мехлисом и командованием Крымского фронта, как большая военная неудача и провал операции, однако, как только стал понятен размер нанесенного противнику ущерба, их мнение изменилось.
Показания восьмидесяти двух выловленных из моря немецких летчиков однозначно подтверждали мои слова об уничтожении более чем двух с половиной сотен самолетов противника, а захваченные вчерашней ночью пленные из двадцать второй танковой дивизии утверждали, что огонь кораблей Черноморского флота нанес их соединению серьезные потери.
Кроме того, обстановка на фронте изменилась коренным образом. Немцы отошли на исходные позиции, с которых начинали наступление, практически без боя сняв блокаду Феодосии. Самолеты Рихтгофена появлялись в небе крайне нерегулярно, причем в основном это были небольшие группы «мессершмиттов», пытавшиеся помешать ударам советской авиации по опорным пунктам и колоннам снабжения немецких дивизий.
Москва довольно долго молчала. Там, видимо, тоже собирали информацию и проверяли полученные сведения, но в итоге все же прислали поздравление с успешно проведенной операцией. Конечно, два ушедших на дно боевых корабля и триста погибших моряков стали для Черноморского флота ощутимыми потерями, но руководство страны посчитало их полностью оправданными с точки зрения военной целесообразности и достигнутых результатов.
А вот о смерти Гитлера в Ставке до сих пор не знали. Какие-то сведения о том, что в столице противника творится нечто непонятное, до руководства СССР наверняка дошли, но точных данных не было, и Сталин, судя по всему, решил дождаться прояснения ситуации.
В боевых действиях возникла неопределенная пауза. Немцы никакой инициативы не проявляли. О наступлении они, похоже, уже не думали. Вместо этого противник закапывался в землю, укрепляя свои позиции и готовясь любым способом не дать армиям Крымского фронта прорваться в центральную часть Крыма.
Под Севастополем наблюдалась точно такая же картина. Лишившись ядра своей осадной артиллерии, немцы решили отказаться от штурма и ограничились блокадой города с суши. При этом они явно опасались удара со стороны гарнизона Севастопольского оборонительного района и всерьез готовились к его отражению.
Несмотря на пассивность противника, Крымский фронт к наступлению был тоже не готов. Танковый контрудар во фланг прорвавшимся немецким частям привел к ощутимым потерям, и без пополнения и отдыха танковые бригады вряд ли смогли бы продолжить движение вперед. В общем, Королев со своими «изделиями К-212» прибыл очень вовремя. У меня как раз освободилось время для того, чтобы с толком их применить.
Воспользовавшись прилетом Октябрьского в Новороссийск, я договорился с ним о встрече, на которую пригласил еще и Мехлиса. Генерала Козлова я звать не стал, поскольку в созревшем в моей голове плане его войска задействованы не были.
— Опять набег? — выслушав мое предложение, вице-адмирал посмотрел на меня с откровенным подозрением. — Нужно отдать вам должное, товарищ генерал-майор, во вчерашней операции вы обеспечили достойное прикрытие кораблям эскадры Зиновьева, однако «Харьков» и «Способный» в Новороссийск не вернулись. Если мы будем терять корабли такими темпами, через несколько месяцев Черноморский флот прекратит свое существование.
— В этот раз чрезмерного риска не ожидается, — заверил я Октябрьского. — Эсминцам не придется подходить к румынскому берегу ближе, чем на сто километров. На позицию для пуска ракет мы выйдем за два часа до рассвета. После залпа корабли сразу лягут на обратный курс и до восхода солнца успеют пройти более ста километров. Если все сработает штатно, уверяю вас, румынам и немцам станет не до поиска наших кораблей, да и считать, что удар нанесен именно с воды у них не будет никаких оснований.
Конечно, я мог просто приказать вице-адмиралу, но делать этого мне не хотелось. Человек, внутренне убежденный, что приказ ошибочен, обычно подсознательно настроен на отрицательный результат его выполнения. Поэтому я решил привести еще один аргумент:
— Проектом К-212 предусмотрен вариант воздушного пуска изделия, но, к сожалению, эта схема еще не отработана. Дальность полета ракеты — четыреста километров, а от Севастополя до цели — шестьсот. Поэтому остаются только корабли. К сожалению, товарищ вице-адмирал, у меня просто нет выбора. Да и отработать пуск крылатых ракет с эсминцев будет совсем не лишним. Думаю, вы понимаете, какие возможности это оружие открывает перед флотом.
