— Благодарю, — наконец сказал он. — за такую откровенность следует платить такой же откровенностью. Позвольте и мне сделать признание, — с некоторым внутренним трудом решился он. — Меня страшит та роль, которую вы мне подготовили — я не был рождён править, и не уверен, что буду хорош на том месте, которое вы мне определили. Но в наибольшей степени меня тревожит то, что я женюсь на женщине, которая является моей королевой — а брак, совершенно точно, не является тем полем, где я согласен был бы ходить в подчинённых. Вы говорите, что опасаетесь, будто ваша воля и моя будут находиться в состоянии войны; я же опасаюсь, что ваша воля будет подавлять мою, а я не буду сметь отстаивать себя, поскольку являюсь вашим подчинённым.
Прямо скажем, Канлару его признание далось даже труднее, чем королеве — её откровенность.
Влюблённые при вступлении в брак обмениваются любовными клятвами; эти двое, вступающие в политический брак, обменялись своими тайными страхами, и, возможно, такой обмен был посильнее иных любовных клятв.
— По всему выходит, — после долгого молчания заметила королева, — что наши страхи так неудачно сочетаются друг с другом, что делают нас противниками. Мне потребно не находить препятствий моей воле, вам — не становиться в подчинение ей. Победа одного неизбежно станет поражением другого.
Канлар молчал долго, после отметил:
— Это самая сложная дипломатические задачка из тех, с какими я сталкивался.
Что-то в его тоне заставило королеву улыбнуться:
— Но вы берётесь её решить? — с некоторым даже задором уточнила она.
— Разумеется, — отмёл всякие сомнения он.
— Полностью полагаюсь на ваши дипломатические таланты! — улыбнулась она ему более чем очаровательно.
Дальнейшая прогулка прошла под аккомпанемент птичьего пения, и почему-то каждый из них, прощаясь, чувствовал себя гораздо спокойнее, чем этим же утром.
Глава восьмая
Вечер прошёл для королевы в попытках разместить предметы из комнаты для занятий по другим помещениям. Если от некоторых, вроде клавикордов, она с облегчением избавилась вовсе, то с другими случались затруднения. Впрочем, после того, как слуги уместили книги и карты в кабинете, а всё необходимое для рукоделия перенесли в гостиную, Кае оставалось определиться только с мольбертом.
Его, конечно, тоже можно было поставить в гостиную, благо, место для этого оставалось, но было одно существенное препятствие.
Дело в том, что Кая была очень слаба в живописи, но при этом очень любила рисовать. Нет, ей, конечно, ставили руку ещё в детстве, и она могла по возможности ровно срисовать акварели маститых художников, но как раз срисовки её не интересовали вовсе. Кая любила придумывать что-то своё, но, поскольку времени для вдумчивых занятий у неё не было, результаты её экспромтов выглядели крайне плачевно.
Несложно догадаться, что своих готовых работ она никому не показывала, да, в целом, никто и не знал, что она этим балуется.
Как ни крути, но ей было бы в высшей степени неприятно, если бы её опыты попадали на глаза Канлару — а значит, оставался только один вариант.
Вздохнув, королева приказал перенести мольберт со всеми его атрибутами в спальню.
Смотрелся он там не очень, и для того, чтобы освободить ему место у окна, пришлось частично сдвинуть другую мебель, что нарушило общую гармонию интерьера. Грустно, но что ж поделаешь? Совершенно точно лучше, чем размещаться в гостиной!
Кае достаточно было всего на секунду представить, как она пытается спрятать свои художества от мужа, если он зайдёт в момент её занятий, чтобы понять: спальня — великолепный вариант. И неважно, что настенный подсвечник теперь висит не по центру секретера, а лишь над его левым краем. Вполне себе элегантная асимметрия. Свежий взгляд на дизайн.
Вздохнув и попытавшись выкинуть из головы расчёты благотворительной помощи, которую необходимо в ближайшее время послать в пострадавшие от наводнений северные области, Кая села испытать новое место для рисования — удобно ли ложится свет, ничто ли не мешает процессу.
Смешивание красок и спокойное созерцание сделанных мазков неизменно её успокаивало, позволяя распутать сложные мысли.
В первую очередь она поразмышляла о связях своего кузена с махийскими церковниками. Это дело казалось ей достаточно прозрачными: троюродные родственники недовольны тем, что она избрала своим мужем не князя, и теперь оказывают поддержку одной из столичных сект, чтобы пошатнуть её положение и авторитет. Лишний раз напомнить народу, что двор королевы живёт богато, — беспроигрышный вариант.
Но причём тут махийцы? Их-то каким боком занесло в эту историю?
Щедро нанеся на холст тёмно-синей краски, Кая принялась с остервенением её размазывать.
Нет, позиция махийцев тоже прозрачна. Отвлечь князя на столичные дела — хороший способ сместить его внимание с границы. Если же удалось бы, скажем, женить его на Кае или же свергнуть Каю и возвести на трон его, — он точно уже не сможет заниматься охраной перевала. На кого тогда ляжет эта почётная обязанность? Очевидно, на кого-то из родственников той ветви — дядю князя, или мужа его младшей сестры… Скорее на дядю, тот сделал неплохую военную карьеру. Выгодно ли махийцам сменить князя на его дядю? Очевидно, да: милейший братец днюет и ночует на перевале, весь погружённый в свои военные изыскания. Дядя-то постарше, пыла у него поменьше, так усердствовать не станет, да и здоровье уже не то, и юного азарта нет.
По отдельности мотивация и тех, и других ясна. Но с чего бы им спеться?
Щедрый зелёный мазок перекрыл синий.
Кая ничего не слышала о том, чтобы у троюродных были проблемы с финансами, но считать деньги те умели. Возможно, решили оплатить свои шашни из чужого кармана?
Жёлтая клякса и тонкая прорисовка зелёно-жёлтых переливов.
Может, пока не поздно, отдать всех сектантов под церковный суд?
Коричневые прожилки — предыдущая клякса стала напоминать листочек.
Или достаточно пригрозить братцу пальцем, дав понять, что она видит его интриги насквозь?
Где листик — там и веточка. Веточки рисовать интересно, и они у Каи почти всегда получались красивыми.
— Совершенно несносно, — пробормотала под нос Кая, имея в виду и ситуацию с братом, и то, что смотрело с её холста странным сине-фиолетовым пятном с жёлто-зелёным листом посередине.
«Здесь не хватает розового акцента», — решила Кая и потянулась рисовать бутон.
Бутон неизбежно вернул её мысли к жениху.
«Увлёкся он», — фыркнула она себе под нос, совершенно не веря этому абсурдном утверждению, но находя при этом, что Канлар, всё же, крайне мил, предпринимая попытки ухаживаний.
Ей в целом было интересно почувствовать себя объектом ухаживаний — не придворных расшаркиваний, а именно любовных знаков внимания.
