Именно этого момента и ждал Вернар для своего триумфального явления.
Встав, он зычным голосом ответил:
— Имею! — и с достоинством, веско заявил: — Я, Фертэн Вернар, желаю подать жалобу на разорение моих владений Рейдаром Рыжим, тридцать четвёртым правителем Анджелии, а также затребовать компенсацию за сожжённый Вернитор.
В парламенте воцарилась мёртвая тишина.
Все пялились на внезапно возникшего Вернара.
Одни, небольшая часть, — потому что знали его лично, и его явление произвело на них эффект, сходный с явлением призрака из прошлого.
Другие, частично, — потому что их поразила жалоба на события столь давно минувших дней, ведь казалось, что все вопросы по делу Рейдара Рыжего были решены ещё в прошлом десятилетие.
И лишь небольшая часть, самых внимательных, поразилась тому, как этот человек сумел пробраться на, вообще-то, закрытое заседание высшего органа управления страной.
Вернар искренне наслаждался взглядами, полными недоумения, шока, и даже, кажется, суеверного страха.
Первым отмер председатель.
Неожиданно дрябло, по-старчески рассмеявшись, он воскликнул:
— Старый барсук! — и грозно рыкнул на собравшихся: — Заседание закрыто, увидимся утром!
Его спрятанная в усах и бороде улыбка явно отзеркалилась во взгляде Вернара, который, сложив руки на груди, ждал, когда члены парламента, гудя пересудами, разойдутся.
О да, он им тут всем даст прикурить, и с огромным удовольствием!
Глава одиннадцатая и двенадцатая в одном флаконе
Первая неделя выставки давалась правительству чуть ли ни с боем. Сперва уводили с митинга сектантов. Потом искали зачинщиков. Пока королева и король-консорт торжественно открывали мероприятие, внутренняя разведка обнаружила во дворце несколько прокламаций и ввела режим повышенной бдительности, старательно выискивая лицо, которое было в сговоре с организаторами сектантских беспорядков. То, что их подкармливает кто-то из свиты махийцев, было очевидно, однако обозлённая неудачами разведка приставила дополнительных соглядатаев и к князю, и к княжне, и к вице-канцлеру, как к новому человеку в правительстве, и даже к Канлару.
Последний, обнаружив постоянно следующего за ним лютниста с печальным бледным лицом, даже несколько разозлился. Слава Богу, у этого лютниста хватило ума не надоедать королю-консорту своим искусством. А вот камеристка и камердинер музыкальные способности нового члена их кружка оценили по достоинству. Шпион не шпион, а всё при деле.
Пока художники развлекались от души, вполне довольные чередой ярких мероприятий, во дворце нагнеталась всё более тягостная атмосфера. Скучающий князь мутил воду, предлагая темы для скандалов по три раза на дню. Волнующаяся по поводу судьбы своего письма княжна стала удивительно острой на язык. Канлар раздражался из-за лютниста. У Каи сдавали нервы из-за того, что ей приходилось подозревать всех и каждого. Сотрудники внутренней разведки были дёрганными и злыми — поговаривали, начальник устроил им грандиозную выволочку. Напряжённые советники цапались по каждому вопросу даже и без тех поводов, что им предлагал князь.
Из всех сияла покоем и радостью только принцесса, которая искренне наслаждалась возможностью отдаться целиком и полностью своему любимому занятию. Стоит с осторожностью добавить, что о шашнях своей свиты и контактах с сектантами она не была осведомлена. Ами-Линта оказалась далека от политических интриг, как и положено благовоспитанной младшей в роду принцессе, чей единственный удел — удачно выйти замуж и услаждать жизнь супруга.
Немудрено, что в такой обстановке у многих стали случаться досадные срывы. Так, посреди очередного спора в совете экс-канцлер вспылил, встал и заявил, что отправится отдохнуть месяц-другой на море. В тот же вечер дядюшка после неудачной партии в карты с князем чуть не вызвал последнего на дуэль, что было совершенно недопустимо регламентом, и успокоить их смогла только Кая. Министр культуры, у которого голова кругом шла от проблем, связанных с выставкой, спал всего по пять часов в сутки и ссорился с каждым, кто попадал ему под руку. Господин Се-Крер дрался на дуэлях по два раза на дню, что было для него своеобразным рекордом. Канлар, вынужденный ради сотрудничества со следствием, которое вела внутренняя разведка, ограничить свои визиты в родное министерство, психовал и строчил огромные письма Се-Ньяру в попытках устроить все дела наилучшим образом.
Дела, впрочем, устраивались скверно: оставшись без присмотра, дерзкая пиратка заявилась на мастер-классы художников и произвела там фурор, изобразив вместо положенного натюрморта обнажённую натуру.
Передавая камердинеру письмо с распоряжениями, что сделать с пираткой, Канлар в который раз наткнулся на докучливого лютниста и почувствовал раздражение.
— Вот какой в нём толк? — с недовольством вопросил он Каю, возвращаясь в кабинет. — Я почти постоянно на виду у вас, зачем эти игры?
Морщась, королева оторвалась от финансового отчёта по поводу выставки: сколько и на какие призы и гранты планируется потратить, что отведено для подарков, что — для других поощрений.
— Мне они не доверяют, — отмахнулась она от претензий мужа.
— Что? — не понимая, переспросил тот.
Высчитывая в уме какие-то цифры и что-то вычерчивая на полях, Кая пояснила:
— Они считают, что я слишком попала под ваше влияние, поэтому могу не заметить, если вы вдруг надумаете… — она оторвалась от расчётов, нахмурилась, посмотрела на мужа с недоумением: — Хм, странно, разве вас подозревают в контактах с нашими сектантами? — вслух удивилась она.
Повышенные меры безопасности были связаны именно с активизацией последних, так что было не очень ясно, почему под раздачу попал и король-консорт, который, вроде бы, никогда не был замечен в симпатии к этой группе.
Канлар вычленил из речи королевы то, что она не сказала, сложил руки на груди и холодно поинтересовался:
— А в чём меня подозревают?
— В проанжельской политике, — отмахнулась Кая, возвращаясь к своим оленьим рогам — часть подарков такого типа планировалось отправить махийской принцессе, вне зависимости от её успехов в конкурсах.
Рассмеявшись, Канлар плюхнулся на софу:
— Ну, это не новость! Я даже и не скрываю, — с удовольствием подтвердил этот факт он.
Он всегда особо гордился своим умением так наладить связи Райанци и Анджелии, чтобы это шло на пользу обеих стран. В этом он видел высшую форму проявления своего дипломатического таланта.
Кае же, как уже отмечалось, эта его черта была крайне неприятна. Возможно, именно поэтому она отреагировала несколько резко:
— А что скрывали? — не отрываясь от бумаг, поинтересовалась она. — Попытку создать собственную армию?
— Что? — в недоумении моргнул не ожидавший такой претензии Канлар.
