Достав бумагу и перо, королева зажгла свечу, и стала подробно выписывать всю информацию, которую находила внутри себя касательно этих страхов. Получалось довольно много. Перечитав написанное свежим взглядом, она пришла к печальному выводу, что большая часть этих страхов вообще не имеет к Канлару никакого отношения — это были те самые страхи, которые она в своё время навоображала себе, «готовясь» к своему будущему политическому браку. И теперь, не имея здравых причин обвинять мужа, она, тем не менее, примеряла эти страхи к нему во всякую мало-мальски подходящую минуту.
«Буду ли я когда-нибудь от этого свободна?» — с тоской подумала Кая, невольно бросая взгляд на иконы в поисках поддержки.
В спустившейся ночной мгле лики икон были почти неразличимы в свете той единственной свечи, которую она зажгла для письма.
Кая в ужасе представила, что все последующие годы своего брака она так и будет в любой момент находить повод выплеснуть свой страх, порождённый в ней тем или иным историческим эпизодом, рассказом знакомых или собственным воображением.
Так и не придумав, что с этим сделать, она потянулась была к стакану — попить воды — но обнаружила отсутствие графина. Обычно тот графин, который стоял в кабинете, Кати вечером переносила в её спальню, чтобы ночью королева могла попить воды, не вставая с кровати. Но сегодня графин они благополучно разбили, а новый не принесли, так как она не хотела вмешивать слуг в их ссору, поэтому Кая осталась без воды.
Впрочем. где-то в гостиной наверняка должно что-то быть.
Вздохнув, Кая взяла свечу и отправилась на поиски.
Однако ж, далеко ей уйти не удалось: уже на пороге она благополучно споткнулась о чужие ноги и еле удержала равновесие.
— Вы что тут делаете? — раздражённо шикнула она на явно уснувшего в кресле Канлара.
Тот удивлённо проморгался, щурясь на свет свечи.
Спать в кабинете не входило в его планы, но, пока он предавался своим размышлениям и надеялся, что Кая закончит со своими и выйдет, сон его сморил.
Не иначе, как спросонья, он честно ответил:
— Вас ждал.
Королева удивилась.
Огорчилась.
Устыдилась.
— Совсем не обязательно было дожидаться меня здесь, — тихо отметила она.
Он услышал в её голосе смущение, встал и ответил:
— Да, вы правы. Простите. Пойду к себе.
— Стойте, — она взяла его за руку.
Они оба вздрогнули от этого прикосновения.
Она сделала шаг назад, увлекая его за собой.
— Ваше… — попытался воспротивиться он, но запнулся, встретившись с нею взглядом.
Она молча завела его в свою спальню, прикрыла дверь, поставила свечу на её место на столе. Вернулась к нему и слегка лукаво — в темноте не было видно, но в голосе читалось — напомнила:
— За мной остался поцелуй, ведь так?
— Вот как? — с тихим смешком наклонил он голову набок, пытаясь разглядеть её лицо. — Теперь, стало быть, я снова желанен?
Ей послышалась в его голосе обида — скорее придуманная ею, чем настоящая, — и она огорчённо переспросила:
— Я вас сильно обидела, да?
От смущения она не озвучила вторую часть своих страхов — что из-за ссоры, возможно, ему нежеланны супружеские отношения с нею, — но он по заминке в её голосе угадал её переживания и улыбнулся, вполне явственно даже на взгляд и вполне отчётливо в голосе:
— Ба! Дорогая, если бы вы могли заглянуть в мою голову, вы бы увидели не обиды, а только многочисленные картины того, как я снимаю с вас это кружевное безобразие, — кивнул он на её откровенный ночной наряд.
К его удивлению, она быстро подняла руки к завязкам — и спустя секунду кружево ночной рубашки скользнуло к её ногам.
С мягким смехом она сделала шаг к нему:
— Так кто там из нас мечтал о поцелуе русалки и охотника?..
Глава девятнадцатая
Наутро Канлар с удивлением изучал составленный ею ночью анализ страхов.
— Впечатляет, — присвистнул он где-то на второй странице, где Кая боялась мужа, который в будущем настроит против неё детей и подобьёт их свергнуть её с престола. — Вот так фантазия, — пробормотал он на четвёртой странице, где описывался харизматичный муж, вовлекающий королеву в групповые любовные связи. — Нда, с этим будет сложно разобраться! — признал он, дочитывая пятую страницу. — Возможно, вам просто нужно больше времени, чтобы научиться доверять мне?
Кая молча ткнула пальцем в седьмую страницу, где как раз шли случаи «вот только научишься ему доверять — и тут-то он тебя и!»
Канлар с растерянным видом почесал щёку. Таких проблем он никак не ожидал. У него самого, конечно, затесалась парочка страхов, связанных с этим браком, но до полномасштабных ужасов, прописанных королевой, там явно было далеко.
— Давайте пойдём от обратного? — воодушевился вдруг идеей он, осознав, что опровергать каждый страх бесполезно и бесперспективно. — Предположим, всё самое дурное осуществится: вот он я, предатель и бунтовщик, все страхи воплотились в жизнь. Ну и что, собственного, страшного произойдёт? Арестуете меня, казните, в конце концов, и дело закрыто. Ну, пострадаете немного на почве предательства, но так ведь вы умная женщина, и сильно по предателю убиваться не станете, — резюмировал он. — И ничего страшного, видите? — попытался он ободрить её улыбкой.
Но она в ответ не улыбнулась; посмотрела строго и холодно и возразила:
— Я люблю вас.
Это было совсем не похоже на признание в любви; сухая, суровая реплика без тени тепла в тоне или во взгляде, но всё-таки он слегка вздрогнул, и сердце его ярко отозвалось на эту фразу.
Беспечно пожав плечами, он безмятежно подвёл итог:
— Так ведь тогда бояться уже поздно.
К его неожиданности, она рассмеялась.
— И в самом деле, — ответила она на его вопросительный взгляд. — Разве ж я теперь могу что-то с этим поделать?
— Это всё ваша мания всё контролировать, — объяснил он ей её собственные порывы.
Тихо улыбнувшись, она признала:
— Вы правы.
Вернувшись к листкам, он оптимистично продолжил:
— Ба, по крайней мере, я могу пообещать вам не подглядывать за тем, как вы рисуете!
Страх, что он увидит её за этим занятием, смотрелся крайне чужеродно и нелепо в ряду всех остальных ужастиков, но, во всяком случае, выглядел достаточно поддающимся разрешению.
Кая невольно бросила взгляд в сторону пустого мольберта и тихо улыбнулась:
— Крайне любезно с вашей стороны, — согласилась она.
Канлар тоже посмотрел на мольберт, хмыкнул и признал:
