И захрипела:
— Милена… Милена… она…
— Мирра, она жива, она тут, рядом, — быстро-быстро, почти давясь словами, заговорила Арина. — Она без сознания, но дышит. И попила немного. И пульс хороший. Сейчас «скорая» за вами приедет. Все будет хорошо. Вы удивительная женщина! Как вам удалось…
— Я его убила… — выдохнула Мирра Михайловна, и глаза ее закатились.
— Да живой он, — сообщил кто-то из-за Арининого плеча, но Мирра вряд ли услышала.
— Он? — переспросила Арина.
— Ну да. Лицо кровью залито, он, похоже, по кирпичному косяку проехался, бровь рассечена и кожа на лбу, там всегда кровищи… извините, крови много бывает. Но это точно парень, а не девчонка.
— А я думала… я решила… он женским голосом говорил!
— Насчет голоса ничего не знаю, но насчет мужского пола можете не сомневаться. Наверх сами поднимем или нас за это медики взгреют?
Правила предписывали не перемещать пострадавших, пока на них не посмотрят врачи — во избежание лишних травм, особенно при подозрении на повреждения позвоночника или внутренних органов. Однако вряд ли это относилось к тем, кто находился сейчас в этом жутком подвале. У Мирры с Миленой никаких травм вообще не должно было быть, что же до того, кто лежал с окровавленным лицом (и говорил женским голосом — ладно, с этим после разберемся, приказала Арина сама себе) — у него могло быть сотрясение мозга. А и ладно! Его Арине было не жаль вообще ни на йоту.
«Скорая» приехала, когда всех троих уже подняли по железной лестнице наверх, в гараж.
Ужаснувшись состоянию Мирры и Милены, медики нежно переложили их на носилки и закатили в машину.
— Третий не поместится, — сказал кто-то возле Арины.
Она обернулась. Один из медиков — не то врач, не то медбрат — почему-то остался.
— Присмотрю, чтоб не помер ненароком, — ответил он на ее невысказанный вопрос, сдвинув шапочку, из-под которой выбивались рыжие даже в скудном гаражном свете волосы. — Вы как себя чувствуете?
Арина взглянула на него удивленно:
— Я следователь.
— Кто бы сомневался. Я спросил, вы как себя чувствуете, госпожа следователь? Вам самой укольчик поддерживающий не сделать?
— Да все со мной в порядке!
— Вижу, — он усмехнулся. — Еще не падаете. Спали толком когда в последний раз? Может, укольчик все-таки? Или спиртику в мензурочку накапать? Исключительно в медицинских целях! Ну хоть глюкозы таблеточку…
— Не надо. Лучше расскажите, что с… — выговорить слово «жертвы» почему-то было совершенно невозможно.
— С пострадавшими? — он помрачнел. — Девочка, хоть и без сознания, но с ней проблем, думаю, не будет, дети вообще выносливее.
— А женщина? Она… Она… выживет?
Рыжий вздохнул.
— Послушайте! — почти вспылила Арина. — Я за эти дни и недели про обезвоживание прочитала тонну, наверное, текстов, в том числе вполне академических. То есть приблизительно представляю последствия. Печень, почки, интоксикация организма… Но мы ведь их живыми нашли!
— С печенью у нее, скорее всего, все в порядке, — деловито сообщает рыжий. — Белки глаз чистые, желтизны нет. Что с почками — это уже коллеги в стационаре посмотрят. Очень надеюсь, что все обойдется. И даже если не все… Некоторые люди на гемодиализе, ну на регулярном подключении к искусственной почке, десятилетиями живут. У нее сердечников в роду нет?
Арина пожала плечами.
— Не знаю. Но она не должна вот так вот взять и умереть! Она боец! Вы в подвал спускались? Видели цепи? А она сумела… Она не может умереть! — повторяет она как заклинание.
— Она боец, — задумчиво вторит рыжий. — Когда он их… сюда?
— В воскресенье.
— Сегодня — шестой день? Она — боец, — еще раз повторяет он. — Они ведь не первые?
Арина кивнула, понимая, что сбор доказательной базы только-только начинается. Работы — непочатый край. Но это уже… просто работа. Размеренная, методичная. Даже если дело придется прекращать за смертью главного подозреваемого. Который, к слову сказать, еще и не опознан. Она-то сама практически уверена, что тело с разбитой головой принадлежит Юлию Минкину. Но вдруг это — исчезнувший невесть куда еще один музыкальный юноша — Харитон Седых? И тогда Юлия придется еще разыскивать. Или, чем черт не шутит, все обстоит ровно наоборот: с окровавленным лицом лежит Юлий Минкин, но голову ему разбил как раз Харитон. Которого — да-да-да — придется искать. И кто из них — Имитатор, кто — жертва, кто — помощник, а кто — противник… это еще вопрос.
Но, к счастью, других фигурантов уже просто не осталось. И значит, Имитатор, композитор, чтоб его на том свете в рояль к сатане засунули и молоточками колотили — кто бы он ни был! — он больше никого не убьет. Вот что самое главное.
И чтобы быть окончательно честной, добавила:
— Может, это еще и не он. Тут еще разбираться надо.
— Разберетесь, — врач ободряюще сжал ее локоть. — Главное, вы тех вовремя отыскали. Сейчас вторая машина придет, тогда и этого заберем.
— Он… выживет?
— На мой взгляд да. Правда, голова — не моя специальность, это пусть нейрохирурги смотрят.
— Скорее психиатры, — пробормотала себе под нос Арина.
В кармане опять завибрировал телефон. И номер был опять незнакомый.
— Добрый день, я имею честь беседовать с Ариной Вершиной? — произнес тягучий, как вареная сгущенка, и такой же приторный голос.
— Да, слушаю вас внимательно.
Господи, это еще кто?
— Моя фамилия Рачковский. Мне Антон Павлович звонил, что вы хотели со мной поговорить.
Арина почти растерялась:
— Да я, собственно… Наверное, уже не нужно, Борислав Игнатьевич, — и мысленно похвалила себя: умница, даже имя-отчество вспомнила, даже если это уже никакой и не свидетель.
— Нужно, — твердо сказал «никакой не свидетель». — Вы интересовались одним из моих подопечных.
— Минкиным?
— Нет-нет, про Минкина я ничего не знаю. Тоша. Харитон Седых.
— Что с ним? — встревожилась вдруг Арина.
— С ним все в порядке. Он здесь.
— В Берлине?
— Да-да. В конце концов на Питерской консерватории свет клином не сошелся. Инга считает, что у него большие перспективы, и я с ней согласен.
— Инга?
— Да, дочка моя, она певица, у нее никак с аккомпаниаторами не ладилось, а Харитон — чудесный, он не просто аккомпаниатор, а… как бы вам пояснить…. У них буквально дуэт получился.
— Он же вроде в композиторы метил?
— Будущее покажет. Но их уже приглашают. Полторы недели назад концерт в Базеле был, три композиции в программе были его, Харитона. Зал, конечно, маленький, третьеразрядный, но принимали хорошо.
