Следующим переломным моментом в программе правительства был бюджет. Наш основной подход был хорошо известен. Жесткий контроль над денежными потоками был необходим для того, чтобы преодолеть инфляцию. Сокращения бюджетных расходов и займов были необходимы для того, чтобы снять бремя с формирующего достаток частного сектора.
Сниженный налог на доходы в сочетании с переключением налогообложения с доходов на затраты должны были создать стимулы. Однако эти обширные цели предстояло преследовать в условиях стремительно ухудшающейся экономической ситуации как внутри, так и за границей.
Никакая предварительная подготовка не изменит неприятных фактов арифметики бюджета. Два ключевых обсуждения бюджета 1979 года прошли 22 и 24 мая между мной и канцлером. Джеффри Хау смог продемонстрировать, что для того, чтобы снизить максимальную налоговую ставку до 60 процентов (с 83-х), базовую ставку – до 30 процентов (с 33-х), потребность бюджетного сектора в займах (PSBR) до примерно 8 миллиардов фунтов (цифра, которую, как нам казалось, мы могли допустить обеспечить), потребуется две ставки VAT в 8 и 12,5 процента до унифицированной ставки в 15 процентов. Я была естественным образом озабочена, что этот значительный скачок от прямого к непрямому налогообложения добавит около четырех процентных очков к индексу розничных цен (RPI).
Это будет единовременный подъем цен (и таким образом он не будет инфляционным в правильном смысле этого слова, который подразумевает продолжительный рост цен). Но это также будет означать, что RPI удвоится в наш первый год на посту
[42]. Я также была озабочена тем, что многие из сокращений бюджетных затрат включали в себя повышение стоимости социальных услуг. Это также окажет соответствующий эффект на RPI. Рэб Батлер на посту канцлера в 1951 году реализовывал эти налоговые сокращения постепенно. Следует ли нам делать то же самое? Мы отошли от этого вопроса, чтобы вернуться к нему позже.
На нашей второй встрече мы решили действовать. Сокращения налогов на доходы были жизненно важны, даже если за них придется заплатить повышением VAT. Решающий аргумент заключался в том, что такой противоречивый подъем непрямых налогов можно провести только в начале парламента, пока наш мандат был еще свежим.
В целом все были согласны с тем, что это был драматически реформирующийся бюджет, это признавали даже те, кто нам противостоял, например, газета «Гардиан», которая описывала его как «богатейшую политическую и экономическую авантюру в послевоенной парламентской истории». Его основные пункты соответствовали нашим дискуссиям в конце мая: сокращение основной ставки налога на прибыль с 33 до 30 процентов (верхняя ставка при этом сокращалась с 83 до 60 процентов), повышение налоговой скидки на 9 процентов над уровнем инфляции и введение нового унифицированного рейтинга VAT в 15 процентов.
Однако помимо значительных сокращений налога на доходы в бюджете, мы сумели снизить или ликвидировать рычаги управления в ряде областей экономической жизни – оплаты труда, цен и раздельного управления. Сертификаты Промышленного развития, Официальные Разрешения на Развитие и целый ряд циркуляров и ненужных рычагов контроля планирования также были ликвидированы.
Я получала огромное личное удовольствие от ликвидации рычагов контроля обмена – что значит ликвидация детализированных установленных ограничений на объем иностранного обмена, который могли получить граждане Британии. Они были введены в качестве «экстренной меры» в начале Второй мировой войны и сохранялись в последующими правительствами, во многом из надежды на рост промышленных вложений в Британию и сопротивление давлению на стерлинг. Налицо были все доказательства того, что они больше не могли достичь ни одной из этих целей – если им это на самом деле когда-то удавалось. В условиях, когда стерлинг на плаву, а Британия начинает ощущать выгоды от пользования нефтью Северного моря, пришло время ликвидировать их полностью. Они были последовательно ликвидированы в три этапа, хотя само законодательство до 1987 года продолжало базироваться на Своде Законов, но дальнейшей пользы это не принесло. Прекращение контроля над обменом не только расширяло свободу отдельных людей и предприятий; оно иностранные инвестиции в Британию и способствовало британским заграничным инвестициям, что впоследствии обеспечило стабильный поток доходов, который наверняка будет сохраняться еще долго после того, как закончится нефть в Северном море.
Но не каждый капиталист разделял мою уверенность в капитализме. Я помню во времена оппозиции встречу с экспертами из Сити, которые явно были шокированы моим желанием освободить их рынок. «Осторожнее!» – сказали они мне. Очевидно, что мир без контроля над обменом, в котором рынки, нежели правительства, определяли движение капитала, их заметно беспокоил. Возможно, им придется идти на риск.
Также во время наших обсуждений нам приходилось отвлекаться на опасный уровень роста оплаты труда в бюджетном секторе. Здесь наша свобода маневра была ограничена. Сложные, если не катастрофические политические расчеты привели нас к тому, чтобы придерживаться в ходе избирательной кампании решений Комиссии Клегга по тем требованиям, которые уже были формально предъявлены к ней. Проблема теперь состояла в том, рассматривать ли требования других групп к Комиссии Клегга или искать новый метод решения этой проблемы.
В конце концов только к августу 1980 года мы объявили, что Комиссия Клегга будет ликвидирована после того, как будет выполнена имеющаяся у нее на настоящий момент работа.
Ее последний доклад состоялся в марте 1981 года. Однако факт остается фактом: движение требований оплаты бюджетного сектора, созданное инфляцией, могущественными профсоюзами и сверхраздутым бюджетным сектором, не собиралось не то что поворачивать вспять, а даже приостанавливаться.
Какими бы ни были временные сложности, я была настроена, как минимум начать работу над долговременными реформами самого правительства. С начала 1960-х государственный сектор показывал стабильный рост. В отличие от частного сектора он действительно демонстрировал рост во время рецессий, при этом сохраняя свой размер в периоды экономического роста; он был защищен от обычных экономических disciplines, которые оказывают влияние на окружающий мир.
Объем социальных услуг отражал это. В 1961-м цифры в социальных услугах достигли послевоенного минимума в 640 000; к 1979 году они выросли до 732 000. В течение тех дней, когда я вступала на пост, я отметила, что мы произвели заморозку в найме, чтобы способствовать снижению государственной задолженности по оплате на 3 процента, и к 13 мая 1980 года я смогла положить на стол палаты наши долговременные планы по снижению цифр социальных служб. Общая цифра уже упала до 705 000. Мы стремились снизить ее примерно до 630 000 в течение последующих четырех лет. Поскольку около 80 000 покидали социальные службы каждый год, уходя на пенсию или увольняясь, казалось вероятным, что наша цель может быть достигнута, не прибегая к избыточным принудительным мерам. Нам и в самом деле удалось это сделать.
