Если я рассчитывала на то, что проблема бюджета захватит умы, ее нужно было поднять в первый день, поскольку коммюнике всегда разрабатывается чиновниками накануне вечером, готовое к дискуссии на следующее утро. Во время ленча я побеседовала с президентом Жискаром о том, чего я хотела, и у меня сложилось устойчивое впечатление, что мы сможем разобраться с бюджетом на раннем этапе.
Но когда мы вернулись, быстро стало ясно, что он намеревался следовать своей предыдущей программе. По крайней мере, я была хорошо проинструктирована и приняла активное участие в дискуссии об энергетике и мировой экономике. Я подчеркнула, что Британия не дрогнула перед тяжелыми решениями, которые потребовались для того, чтобы избавиться от этих сложностей, и что мы производили значительные сокращения бюджетных затрат. К 6:20 вечера мы пришли к решению, что если то возможно, мы будем сдерживать импорт нефти в Сообщество в период между 1980 и 1985 годами на уровне не выше 1978 года. Мы твердо вознамерились продолжать борьбу с инфляцией. Неизбежно, как я полагаю, мы пришли к согласию о необходимости сказать что-то о «сближении» экономической эффективности стран-членов (классический пример евро-жаргона). Фактически, мы сделали все, за исключением то, что я больше всего хотела, чтобы нам удалось перехватить вопрос бюджета.
К счастью, меня предупредили, что может произойти дальше. Президент Жискар предложил, что по мере того, как время идет и приближается пора готовиться к ужину, вопрос бюджета следует обсудить на следующий день. Разве премьер-министр Соединенного Королевства не согласится? И вот так на своем первом Европейском совете мне пришлось сказать «нет». Как выяснилось, поздний час сыграл мне на руку: к заключению часто становится проще прийти, если время поджимает, а разумы устремляются в сторону французской высокой кухни. Я выложила факты, и было принято решение включить в коммюнике инструкции к Комиссии подготовить предложения для следующего Совета по решению этой проблемы. Поэтому, с небольшим опозданием, мы перешли к ужину. Спор всегда подогревает аппетит.
У Страсбурга был один твердый результат: он прямо поставил вопрос несправедливости бюджета Британии на повестку дня. Я чувствовала, что произвожу впечатление человека, настроенного серьезно, и позже узнала, что это чувство было верным. Также именно в Страсбурге я случайно услышала от иностранного правительственного чиновника ремарку, которая порадовала меня больше всего остального на моей памяти – он сказал: «Британия вернулась».
Многие из более общих вопросов, обсуждавшихся в Страсбурге, вновь были подняты в еще более величественной обстановке экономического саммита семи главных западных индустриальных держав в Токио («Группа семи» или G7 сокращенно). Как только я закончила свой доклад, посвященный Совету в Страсбурге, в Палате Общин, мы выехали в Хитроу, откуда нам предстоял долгий полет в Японию. Цены на нефть и их влияние на экономику снова должны были оказаться в центре повестки дня. Предыдущий саммит G7 состоялся в Бонне в 1978 году, когда доктрина о «требовании тонкой настройки» была в моде.
От Германии тогда ожидали, что она станет «локомотивом» роста, вытягивающим мир из рецессии. Как предстояло канцлеру Шмидту сообщить саммиту лидеров в Токио, основным результатом это было поднять уровень инфляции в Германии: он не пойдет по этому пути еще раз. В Бонне не присутствовало новых глав правительств и преобладали старые методы. В Токио, напротив, было трое новичков – премьер-министр Японии и председатель конференции господин Охира, новый премьер-министр Канады Джо Кларк и я. Помимо меня, самыми сильными сторонниками экономики свободного рынка были Гельмут Шмидт и, в еще большей степени, граф Отто фон Ламбсдорф, его министр финансов.
Вскоре после моего прибытия, я направилась на встречу с президентом Картером в посольстве Соединенных Штатов, где мы обсудили наш подход к вопросам, которые возникнут, в частности – потребление электроэнергии, который представлял особенную проблему, сопряженную со значительными политическими последствиями для США. Джимми Картер просто не мог не нравиться. Он был глубоко верующим христианином и человеком нескрываемо искренним. Он был также человеком незаурядных интеллектуальных способностей и, что редко встречается среди ученых, был силен в науке и научном методе. Но он скорее пришел на свой пост как наследник Уотергейта, нежели потому, что смог убедить американцев в правильности своего анализа окружающего мира. И, в самом деле, этот анализ имел серьезные недостатки. У него не было четкого представления об экономике, и поэтому он был предрасположен к уходу в тщетный нерегламентированный интервенционизм, когда возникали проблемы. В международных вопросах он находился под чрезмерным влиянием набиравших силу в партии демократов доктрин о том, что угроза коммунизма преувеличена, и что вмешательство США с целью поддержки диктаторов правого крыла было столь же преступным. Поэтому его поразили и сбили с толку такие события, как вторжение СССР в Афганистан и захват американских дипломатов в заложники в Иране. И в целом у него широко видения будущего в Америке, поэтому перед лицом трудностей ему оставалось лишь проповедовать строгую доктрину ограничения роста, которая была неприятна и даже чужда американским представлениям.
Собрание началось, как обычно, с коротких общих выступлений каждого из глав правительства. Канцлер Шмидт выступал передо мной в первой сессии и после меня во второй. Оказалось, что мы делаем упор на одни и те же вопросы – необходимость борьбы с инфляцией и ключевая роль ценового механизма в ограничении потребления энергии. Мои доводы явно были хорошо приняты – в немалой степени немцами, как впоследствии сообщил нам граф Ламбсдорф. Возможно, это было сотрудничество, наиболее приближенное к англо-германскому союзу. Я отметила, что многие из наших нынешних трудностей произошли из-за преследования кейнсианских положений с их упором на дефицитное финансирование социальных расходов, и я подчеркивала необходимость контроля над денежным обеспечением для победы над инфляцией. Далее, после того как господин Охира и канцлер Шмидт продолжили эту линию, последовало экстраординарное выступление президента Жискара, в котором он с воодушевлением выступил в защиту лорда Кейнса и отчетливо опроверг базовый свободно-рыночный подход как избыточно дефляционный. С. Андреотти, премьер-министр Италии, поддержал точку зрения Франции. Это было явное проявление фундаментальных философских различий, которые разделяют Сообщество.
Трудно переоценить качество председательства Японии. На одном из этапов я вмешалась, чтобы прояснить для чиновников – «шерпас», как их называют – какой именно из проектов коммюнике мы обсуждали. Пока нас развлекали в тот вечер на банкете, устроенном Императором Японии, шерпас начали свою работу. Примерно в 2 часа ночи, все еще в вечернем платье, я направилась проверить работу составителей коммюнике. Я обнаружила, что они оттачивают ранний текст в свете наших обсуждений и вводят альтернативные формы слов в тех местах, где от саммита потребуются решения. Я надеялась, мы сможем быть настолько же практичными, какими совершенно точно были они.
На следующий день мы снова встретились во дворце Акасака, чтобы продолжить работу над коммюнике, что всегда оказывается утомительным и затяжным процессом. Наличествовали некоторые разногласия между американцами и европейцами касательно базового года, на который наметить различные задачи по снижению импорта нефти. Но для меня наибольшим откровением стала дискуссия, затрагивавшая цель Японии. Практически до последнего момента было совершенно неясно, позволят ли советники господину Охире озвучить цифру вообще. Когда в конце японская сторона все же озвучила свои цифры, ни у кого не было ни малейшего представления о том, какое сокращение они составляли, и было ли оно вообще; но президент Картер их все равно тепло поздравил.
