Я дважды встречалась с губернатором Рейганом во времена оппозиции. Меня сразу же поразили его теплота, обаяние и полное отсутствие притворства – черты, которые не менялись в годы лидерства, которые ему предстояли. Более того, я чувствовала, что разговариваю с кем-то, кто инстинктивно чувствовал и думал так же, как я; не только в вопросах политики, но и в философии управления, во взгляде на человеческую природу, на высокие идеалы и ценности, которые лежат – или которым следует лежать – в основе амбиций любого политика, управляющего страной.
Для людей недалекого ума было легко недооценить Рональда Рейгана. Его стиль работы и принятия решений был явно отстраненным и приблизительным – принципиально отличным от моего собственного. Частично это было следствием двух различных систем управления, нежели различий в темпераменте. Он раздавал ясные общие указания своей администрации, и ждал от своих подчиненных их выполнения со всеми деталями. Этими целями были оптимизация американского уровня жизни посредством снижения налогов, возрождение американской мощи посредством укрепления обороны и возвращение американской уверенности в себе. Рональд Рейган преуспел в достижении этих целей, поскольку был он не только их приверженцем; он их воплощал. Он был жизнерадостным, уверенным в себе, добродушным американцем, который прошел путь от нищеты до Белого Дома – американская мечта в действии – и который не стеснялся использовать американскую мощь или пользоваться американским авторитетом в Североатлантическом Альянсе. Вдобавок к тому, что он вдохновлял американский народ, в дальнейшем он пошел дальше и вдохновлял людей за железным занавесом, произнося честные слова об империи зла, которая их угнетала.
Однако на этом этапе президенту Рейгану все еще приходилось иметь дело с по большей части скептически настроенной аудиторией в своей стране, и особенно среди своих союзников. Я была, пожалуй, его принципиальным сторонником в НАТО.
Поэтому я с радостью узнала о том, что президент пожелал, чтобы я была первой главой правительства, которая навестит его с визитом в Соединенных Штатах, после того, как он займет свой пост. Прибыв в Вашингтон, я оказалась в центре внимания, не только из-за своей приближенности к президенту, но и по другой, менее лестной причине.
Когда отправилась в Америку, американские читатели узнавали из пространной статьи в «Тайм», озаглавленной «В состоянии войны, но не склоняя голову», что мое правительство имеет дело со множеством трудностей. Американская пресса и комментаторы предполагали, что учитывая сходство экономического подхода британских и американских правительств, экономические проблемы, с которыми мы в то время сталкивались – прежде всего, высокая и продолжающая расти безработица – скоро предстоят и США. Это, в свою очередь, заставило ряд членов Администрации и прочих приближенных к ней, объяснять предполагаемые неудачи «Эксперимента Тэтчер» следствием неспособности вести себя достаточно радикально. Я использовала каждую возможность для того, чтобы объяснить реалии вопроса одновременно прессе, сенаторам и конгрессменам, с которыми я встречалась. В отличие от США, Британии приходилось иметь дело с ядовитым наследием социализма – национализация, полномочия профсоюзов, глубоко укоренившаяся антипредпринимательская культура.
На одной из встреч сенатор Джессе Хелмс заявил, что некоторые СМИ в США исполняют реквием по моему правительству. Я смогла убедить его, что новости о реквиеме по моим политическим линиям были преждевременнымы. Во время болезни всегда бывает период, когда лекарства кажутся страшнее самого заболевания, но это не значит, что их нужно из-за этого перестать принимать. Я сказала, что чувствую глубокое признание британским народом того, что моя политика верна.
В ходе наших совещаний в Вашингтоне я успешно убедила президента Рейгана в необходимости посещения саммита в Канкуне, который проводился в Мексике в октябре того года. Я чувствовала, что нам следует присутствовать, чтобы одновременно заявить свою позицию и сдержать критику в адрес себя, в развитии которой в развивающихся странах мы не были заинтересованы. Вся концепция диалога «Север-Юг», которую комиссия Брандта сделала популярной темой в международном сообществе, была по моему мнению, заблуждением. Неверно было не только полагать, что был однородный богатый Север, который противостоял однородному бедному Югу, в основе риторики лежала идея о том, что перераспределение мировых ресурсов, а не создание капиталов, было способом справиться с нищетой и голодом. Более того, в чем развивающиеся страны нуждались больше, чем в помощи – так это в торговле, поэтому нашей основной задачей было – и до сих пор остается – предоставить им самый свободный из возможных доступов к нашим рынкам.
Совместными председателями конференции были президент Лопез-Портильо, представлявший Мексику как принимающую сторону – и Пьер Трюдо, замещавший канцлера Австрии, не сумевшего приехать из-за болезни. Всего были представлены 22 страны. Нас разместили в одном из этих почти что излишне роскошных отелей, которые часто можно обнаружить в странах, где значительное число народа проживает в условиях ужасающей нищеты.
Не будет хвастовством заявить, что миссис Индира Ганди и я были двумя медийными «персоналиями» на этой конференции. Индия только что получила самый большой из когда-либо выданных Международным Валютным Фондом займов со ставкой меньше рыночной. Она и остальные естественным образом хотела больше дешевых кредитов в будущем. Вот что стояло за тем давлением, которому я намеревалась противостоять, чтобы поставить МВФ и Уорлд Бэнк напрямую под контроль США. Я вступила в оживленную дискуссию с группой глав правительств, которые не могли понять, почему я так была уверена в том, что единство МВФ и Уорлд Бэнк будет неизбежно поставлено под угрозу таким шагом, который скорее навредит, нежели принесет пользу свои сторонникам. В конце я прямо заявила об этом: я сказала, что ни за что не помещу британские депозиты в банк, который полностью управлялся перерасходчиками. Они поняли.
Пока я была в Канкуне, у меня также состоялась отдельная встреча с Джулиусом Ньерере, который был, как всегда, приятно убедительным, но все так же заблуждался и нереалистично смотрел на то, что было не так с его собственной страной и, в еще более значительной мере, с большей частью черной Африки. Он рассказал мне, какими несправедливыми были условия МВФ, на которых они готовы были предоставить ему кредит: они велели ему привести в порядок государственные финансы Танзании, сократить защиту и девальвировать его валюту до уровня ниже, чем признавал рынок. Возможно, в то время требования МВФ были в чем-то слишком жесткими: но он не видел, насколько изменения в этом направлении были важны в целом и в расчете на долгосрочные интересы его собственной страны. Он также жаловался на последствия засух и крах сельского хозяйства в его стране – ничто из этого, он, похоже, не связывал с преследованием ошибочной социалистической линии, включая коллективизацию ферм.
Сам процесс подготовки коммюнике был сложнее, чем обычно. Изначальный канадский текст был фактически отвергнут; и Пьер Трюдо по большей части оставил его за нами, дав понять, что считает наши попытки менее успешными, чем его собственные.
Саммит был успешным – пусть и не по тем причинам, которые были публично заявлены. Что было важно для меня, так это тот факт, что МВФ и Уорд Бэнк сохранили свою независимость. Не менее важно, что это было последним подобным собранием. Неподатливые проблемы нищеты, голода и долгов в странах третьего мира нельзя было решить неверно проработанным международным вмешательством – скорее это можно было сделать установлением свободы предпринимательства и поддержкой торговле – и устранением социализма в любой его форме.
