Большую часть августа я провела в отпуске в Швейцарии, восстанавливая силы после тяжелой и болезненной операции на глаза, которую я перенесла в начале месяца. Ко времени моего возвращения в Англию, я чувствовала, что полностью выздоровела – что было только к лучшему, поскольку мне предстояло совершить ряд важных зарубежных визитов в сентябре, в частности в Соединенные Штаты. После визита в Канаду, я полетела в Вашингтон на встречу с президентом Рейганом. В общем и целом, президент занимал сильную позицию в отношении внутренней политики. Несмотря на трудности, вызванные дефицитом бюджета США, состояние американской экономики было превосходным. У нее наблюдался больший рост при значительно меньшем уровне инфляции, чем на момент, когда президент Рейган занял этот пост, и очень многие приветствовали этот процесс. Как любил шутить президент: «Почему теперь, когда состояние экономики улучшилось, ее перестали называть «рейганомикой»?» Он внес заметный вклад и в отношения между Востоком и Западом. Советское руководство в международных отношениях теперь явно занимало оборонительную позицию. А после того как был сбит южнокорейский пассажирский самолет, страна и вовсе оказалась на скамье подсудимых. Правительство Сальвадора в Центральной Америке, имевшее поддержку Соединенных Штатов в наступлении на коммунистическое повстанческое движение, выглядело более сильным. Вероятно, назвать успешной (хотя бы условно) нельзя было только административную политику на Ближнем Востоке. Было маловероятно, что арабо-израильские мирные переговоры смогут продолжиться, и росла угроза того, что США и их союзники окончательно втянутся в напряженную политическую борьбу Ливана. Президент США еще только собирался объявить о том, будет ли он бороться за второй срок, но я думала и надеялась, что он будет участвовать в выборах и, весьма вероятно, одержит победу. Наше обсуждение в первой половине дня и за обедом затронуло широкий круг вопросов. Я подняла вопрос о возобновлении США поставок оружия в Аргентину, сказав собеседнику, что такое решение просто не будет понято в Великобритании. Президент ответил, что он осознавал это, однако возникнет большое давление на возобновление поставок оружия, в случае если в Буэнос-Айресе установится гражданское правительство. Я также воспользовалась возможностью и объяснила суть того, почему мы были против включения независимых британских и французских ядерных средств устрашения в переговоры по оружию между Соединенными Штатами и СССР. Настойчивое требование советских лидеров о включении наших средств сдерживания было просто способом отвлечь внимание от американского предложения о глубоком сокращении стратегического ядерного оружия. С точки зрения Великобритании, наши национальные средства сдерживания являлись абсолютным минимумом, но они составляли всего 2,5 % от советского стратегического арсенала. Я повторила то, о чем заявила в первой половине дня комиссии по иностранным делам сената США: включение британских средств сдерживания логически означало бы, что Соединенные Штаты не смогут иметь паритет с Советским Союзом. Разве это было бы приемлемо для Соединенных Штатов? Или если бы, скажем, французы решили увеличить ядерное вооружение, действительно ли США были бы готовы к сокращению собственного оружия в эквивалентном объеме? Президент, по-видимому, принял мою точку зрения, что я сочла обнадеживающим. В свою очередь, я смогла успокоить его в том, что касалось сроков развертывания крылатых ракет и ракет «Першинг» в Европе. Однако в нашем обсуждении речь зашла о стратегии, которой мы должны придерживаться в отношении СССР на будущее. Я тщательно обдумала этот вопрос и обсудила его с экспертами в ходе семинара в Чекерсе. Начав эту тему, я сказала, что мы должны провести наиболее тщательную оценку советской системы и советских лидеров для того, чтобы установить реалистичные отношения: что бы мы о них ни думали, нам всем жить на одной планете. Я поздравила собеседника с блестящим выступлением перед Генеральной ассамблеей ООН после того, как был сбит корейский самолет, и высказала мнение, что его настойчивое требование о необходимости, несмотря на этот возмутительный случай, продолжить переговоры по контролю над вооружениями в Женеве было правильным. Президент согласился с тем, что теперь было не время изолироваться от Советского Союза. Возможно, если бы СССР не смог предотвратить развертывание РСМД НАТО, они отнеслись бы к диалогу со всей серьезностью. Подобно мне, он несомненно рассматривал способы, которыми мы могли бы воздействовать на советское руководство после произошедшего. Президент утверждал, что было два пункта, по которым мы должны были сформировать суждение. Первое, то, что русские, казалось, слишком нервничали относительно собственной безопасности: действительно ли они ощущали угрозу Запада или же это было не более чем попыткой сохранить преимущество в наступательной стратегии? Второй вопрос был связан с контролем над самой советской державой. Президент всегда считал, что военных в СССР контролировало политбюро. Но действительно ли тот факт, что первые публичные комментарии по поводу инцидента с корейским самолетом поступили от военных, указывал на то, что в политбюро теперь находились преимущественно генералы? Что касается переговоров с Советами, нам не следует забывать ни на минуту о том, что главной причиной, по которой они вообще согласились сесть за стол переговоров в Женеве, было развертывание работ со стороны американской оборонной промышленности. Примиренческие доводы не могли бы оказать на них такого воздействия. Однако, если бы они увидели, что Соединенные Штаты обладают волей и решимостью развернуть работы в области обороны в необходимых масштабах, их отношение могло бы измениться, поскольку было очевидно, что они не смогут угнаться за темпами. Он полагал, что русские уже приблизились к потолку в своих оборонных расходах. В то же время, Соединенные Штаты обладали достаточным потенциалом, чтобы удвоить объемы военного производства. Задача была одна: убедить Москву в том, что переговоры – это единственный путь к сохранению равенства, так как они особо не могли позволить себе и впредь конкурировать в вооружениях. Президент припомнил карикатуру, на которой господин Брежнев говорил, обращаясь к генералу: «Мне больше нравилась гонка вооружений, когда мы участвовали в ней одни». Теперь, когда советская система разрушилась по предсказанному им сценарию, его слова звучали чуть ли не пророчески. Может быть, мы с президентом Рейганом смогли стать такой сыгранной командой по одной причине: при том что мы разделяли взгляды на тогдашнее мироустройство, мы были очень разными людьми. Он мог точно ухватить стратегическую картину в целом, но предоставлял другим продумывать тактические детали. Я чувствовала, что нам нужно строить отношения с коммунистами на основе повседневного взаимодействия, так чтобы события не выходили из-под контроля. Именно поэтому в ходе всего обсуждения с президентом я настойчиво говорила о необходимости рассмотреть возможные способы ведения дел с Советами, когда они окажутся перед фактами и снова сядут за стол переговоров в более конструктивным настроении.
Неожиданно, но осень 1983 года стала временем испытаний для англо-американских взаимоотношений. Это было связано с тем, что мы выбрали различные подходы в рассмотрении кризиса в Ливане и на Гренаде. Все эти события разворачивались на фоне великих стратегических решений, которые собирался принять Запад. На ноябрь 1983 года уже было намечено развертывание ракет средней дальности в Великобритании и в ФРГ: мне нужно было гарантировать, чтобы этот процесс не встретил никаких препятствий. Это зависело в большей степени от демонстрации того, что мы действительно могли положиться на Соединенные Штаты как на надежного союзника. Мне нужно было принимать решения и по более широкому спектру задач. Я должна была гарантировать, чтобы, несмотря на кратковременные трудности, которые мы испытывали в отношении Соединенных Штатов, долгосрочные взаимосвязи между нашими двумя странами, от которых, как я понимала, зависела безопасность и свободные интересы Запада, никак не пострадали. В той же степени я была уверена в необходимости соблюдать нормы международного права и в том, что межгосударственные отношения не должны быть втянуты в игры реальной политики, разворачивающиеся между конфликтующими силовыми блоками.
