Я все еще размышляла о событиях на Гренаде, направляясь в Бонн для участия в одной из своих очередных англо-немецких встреч с канцлером Колем во вторник, 8 ноября.
[47] У канцлера Коля, как и у меня, вызывало тревогу то, как повлияют американские действия на общественное мнение в Европе в рамках подготовки к развертыванию крылатых ракет и ракет «Першинг», намеченного на тот же месяц. Впрочем, главной целью моего визита была необходимость заручиться поддержкой Германии в той линии, которую я должна была занять на заседании Европейского совета в Афинах несколькими неделями позднее. Я начала с предложения, которое, как мне казалось, будет встречено благосклонно, что следующим председателем Европейской комиссии должен стать кто-то из Германии, если немецкое правительство пожелает выдвинуть кандидата на этот пост. Было очевидно, что они этого не хотели. Канцлер Коль согласился со мной в том, что в Комиссии было слишком много участников и она проделывает большой объем ненужной работы. И еще один дипломатичный шаг: я сказала, что нашей целью является дальнейшее созидание на том замечательном фундаменте, заложенном под немецким председательством. Затем мы перешли к обсуждению дел. Я подчеркнула необходимость строгого контроля за расходами в рамках единой сельскохозяйственной политики в том случае, если от «собственных ресурсов» Сообщества что-нибудь останется и на другие цели, такие как развитие электронной промышленности, чего хотели немцы. Я также предостерегла против допущения протекционизма во избежание создания новой области для разногласий с Соединенными Штатами. Немцев больше всего интересовали будущие уровни сумм валютной компенсации,
[48] которые отражаются на доходах фермеров, а также отрасль черной металлургии, где, по их мнению, с ними обходятся несправедливо, и их волновало, что итальянцы используют субсидии, чтобы ослабить потенциал немецких производителей.
Я надеялась, что к концу обсуждения каждая из сторон уяснила те области, по которым у нас будет твердая позиция, а также области, в которых будет возможно достичь компромисса. В частности, я надеялась, что немцы осознали ту решительность, которую я готова была проявить в достижении своих целей по вопросу бюджета в Афинах. Общеевропейские главы правительств встретились в великолепном Заппейон-холл – здании, исполненном в классическом греческом стиле, и оборудованном с учетом потребностей современного конференционного центра. Во время первых совещаний Совета во второй половине дня я сидела прямо напротив президента Миттерана и канцлера Коля. Мне бросилось в глаза то, что на фоне моего заваленного бумагами стола, на котором лежали тезисы с пометками по различным сложным сельскохозяйственным и финансовым вопросам, рабочие места моих французских и немецких оппонентов выглядели пустующими. Это безусловно производило впечатление олимпийского спокойствия, вполне подобающего окружающей обстановке, но при этом говорило о том, что они не проработали детального анализа. И именно так и обстояли дела. В ходе этой встречи канцлер Коль, казалось, не желал или не мог внести какого-либо эффективного вклада. Более того, президент Миттеран, казалось, не только не располагал информацией по этим вопросам, но и серьезно – полагаю, искренне – заблуждался в своей собственной правительственной позиции. Да и греческое председательство также не способствовало продвижению в обсуждаемых вопросах. Господин Папандреу всегда демонстрировал свою исключительную эффективность, когда речь шла о получении субсидий Сообщества для Греции, но был не таким искусным в своей нынешней роли председателя Европейского совета. Во вторник у меня состоялся рабочий завтрак с президентом Миттераном. Наши взгляды существенно расходились, и было бессмысленно тратить много времени на обсуждение проблем Сообщества, поэтому мы уделили основное внимание Ливану. Французский президент пошутил, что если мы не продемонстрируем, что между Великобританией и Францией продолжается диалог, газеты в скором времени заговорят о возврате в эпоху «столетней войны». Поэтому в подобающей, не слишком воинствующей манере я высказала ему, что меня удивила его позиция на общеевропейском заседании – особенно с учетом того факта, что я поддерживала предложения, касающиеся общеевропейского бюджета, которые выдвигал французский министр финансов месье Жак Делор. Президент уточнил, что я имею в виду, и я пояснила. Но какого-то удовлетворительного или внятного ответа я не получила. Вопрос, в котором мы действительно достигли лучшего понимания – по крайней мере, в личных беседах, – касался Германии. Я сказала, что несмотря на то что немцы были готовы быть великодушными, так как извлекли другие политические выгоды за счет Сообщества, может прийти новое поколение немцев, которые откажутся вносить такой весомый вклад. Это могло угрожать возрождением немецкого нейтралитета – соблазн, который, по верному замечанию президента Миттерана, уже возник. Встреча была довольно мирной, и по окончании совещания Совета я старалась сохранять относительно дружественную атмосферу, поскольку в интервью для газет я избегала слишком резких высказываний, касающихся достижения результатов Францией. В конце концов, месье Миттеран должен был стать новым председателем Совета, и именно ему должно выпасть председательство на важных совещаниях, по мере того как мы наконец приблизимся к тому моменту, когда у Сообщества закончатся средства. Мне и впрямь тогда подумалось, что, возможно, он захотел отложить урегулирование бюджета до того момента, когда можно будет пожать лавры успеха в решении этого важного вопроса во время своего председательства.
Глава 25
Мятеж мистера Скаргила
Предыстория и ход годовой забастовки шахтеров 1984–1985 годов
В результате общих выборов 1983 года демократический социализм в Британии потерпел сокрушительное поражение. Однако существовал еще и недемократический социализм, который тоже предстояло победить. Я всегда знала о настоящей цели крайне левых: эти революционеры стремились навязать Британии марксистское учение любой ценой. Для них демократические учреждения были лишь досадными преградами на пути к марксистской утопии. Во время выборов руки крайне левых были связаны необходимостью завоевать поддержку умеренных, однако поражение освободило их от этих условностей. Они хотели борьбы.
Позиции крайне левых особенно укрепились в трех организациях: лейбористской партии, местных органах власти и профсоюзах. Именно Национальному союзу шахтеров во главе с марксистом Артуром Скаргилом предстояло стать ударной силой для атаки левых. Не прошло и месяца после выборов 1983 года, как мистер Скаргил открыто заявил, что с властью этого правительства он не сможет смириться. Этот выпад был направлен не только против правительства, но и всего, что стояло на пути левых, включая своих же горняков и их семьи, полицию, суды, законодательство и сам парламент.
Со времени избрания мистера Скаргила лидером НСШ в 1981 году я знала, что нам предстоит пережить еще одну забастовку горняков. Национальный совет угольной промышленности (НСУП), правительство и подавляющее большинство шахтеров желали своей отрасли процветания. Однако угольная промышленность Британии утратила рентабельность. Британский промышленный переворот был обусловлен доступностью угля. Во времена расцвета, накануне Первой мировой войны, на трех тысячах шахт работало более миллиона человек. Добыча насчитывала 292 миллиона тонн. С тех пор отрасль пришла в упадок и отношения между шахтерами и владельцами стали враждебными. Конфликт в угольной промышленности вызвал первую в Британии всеобщую забастовку в 1926 году. (Предвосхищая дальнейшее развитие событий, отмечу, что во время годовой забастовки, которая последовала за всеобщей забастовкой, союз шахтеров раскололся и в Ноттингемпшире была создана отдельная организация). Последующие правительства оказывались все больше замешанными в действиях по реорганизации и регулированию отрасли, и в 1946 году послевоенное лейбористское правительство наконец ее полностью национализировало. К тому времени добыча угля упала до 187 миллионов тонн, количество шахт – до 980, а число работников едва превышало 700 тысяч.
