Несмотря на то что мистер Скаргил всеми силами стремился не допустить голосования до начала забастовки, нам было ясно, что он все же допускал такую возможность. И действительно, в следующем месяце Особая конференция делегатов НСШ проголосовала за то, чтобы уменьшить процент голосов, необходимых для начала забастовки, с 55 до 50. Помимо этого в начале забастовки нас не покидала надежда, что умеренные представители руководства НСШ смогут настоять на выборах. Именно поэтому было крайне важно удерживать соотношение мнений шахтеров в нашу пользу, так как было впечатление, что многие шахтеры были настроены отрицательно по отношению к забастовке как раз из-за того, что им не дали проголосовать. А будь голосование проведено во время забастовки, на эмоциональном подъеме, было бы большинство за мистера Скаргила? Я не была уверена в ответе.
Каждую неделю я получала из министерства энергетики доклады о наших позициях и очень внимательно их читала. В самом начале забастовки электростанции потребляли 167 миллионов тонн угля в неделю, однако запасы на складах, благодаря определенному количеству поставок, сокращались медленнее. ЦЭУ определил, что запасов хватит на шесть месяцев, но эта оценка подразумевала постепенное увеличение использования угля до максимального, то есть работу нефтетопливных станций на полную мощность, чего пока не произошло. Нам пришлось поразмыслить над тем, когда начать запуск дополнительных мощностей – ведь такой шаг будет расценен лидерами НСШ как провокационный. Тем не менее я решила, что 26 марта нужно брать быка за рога.
Уровень запасов угля на промышленных складах, конечно, был ниже, чем на электростанциях, например, на особенно уязвимых, но не менее важных, предприятиях по производству бетона. Неотложные проблемы существовали и в КБС. Их комплексным сталелитейным заводам в Рэдкаре и Сканторпе без поставок угля и кокса в следующие две недели грозило закрытие. В Порт-Тальботе, Равенскрэйге и Ллаверне запасов было на период от трех до пяти недель. Неудивительно, что в КБС были чрезвычайно озабочены положением дел.
Вот в таком состоянии неопределенности мы находились, когда закончился первый месяц забастовки.
Положение оставалось безвыходным и в апреле. Несмотря на продолжающееся активное пикетирование, шахтеры постепенно возвращались к работе, особенно в Ланкашире. Лидеры профсоюзов железнодорожников и моряков обещали поддержать шахтеров, и таких заявлений за время забастовки было много, но ее участники не проявляли особого энтузиазма. Начались первые судебные процессы над НСШ: два перевозчика кокса подали в суд на пикетирование сторонниками южно-уэльского НСШ сталелитейного завода в Порт-Тальботе.
В мае, впервые с самого начала забастовки, стали происходить краткие встречи лидеров НСУП и НСШ. Переговоры состоялись в среду, 23 мая; я получила полный отчет на следующий день. Мистер Скаргил не допускал, чтобы от имени НСШ выступал кто-то, кроме него самого. НСУП провел две доклада: первый был посвящен рыночным перспективам угольной промышленности, а второй – состоянию шахт. Некоторым из них из-за забастовки угрожала опасность стать непригодными для работы. По окончании обоих докладов представители НСШ воздержались от комментариев и не задавали вопросов. Затем мистер Скаргил выступил с подготовленным заявлением. Он настаивал, что закрытие шахт по любой другой причине, кроме полностью исчерпанных запасов, не подлежит обсуждению и что уж наверняка шахты не должны закрываться по экономическим причинам. Иэн Макгрэгор коротко заметил, что не видит смысла продолжать собрание в таком русле, но предложил продолжить переговоры между двумя главными членами НСУП и двумя важными представителями НСШ. Мистер Скаргил снова подчеркнул, что отказ от планов закрытия шахт является для него необходимым условием для продолжения переговоров. На этом собрание было окончено. Но в тот момент НСШ пошел на хитрость, попросив разрешения остаться в комнате, где только что проходило собрание, чтобы что-то обсудить между собой. Иэн Макгрэгор посчитал, что это безобидная просьба, и с готовностью согласился. Представители НСУП покинули комнату. Однако позже нам стало известно: НСШ удалось убедить прессу, что НСУП ушли с собрания в знак протеста. Многие приняли это как нежелание Иэна Макгрэгора идти на переговоры. Этот случай стал наглядным примером того, как опасно иметь дело с людьми, подобными мистеру Скаргилу.
Шла неделя за неделей, а забастовка все не прекращалась. Было очевидно, что многие шахтеры растеряли свой энтузиазм и уже ставят под сомнение прогнозы мистера Скаргила об ограниченных сроках выживания электростанций. Руководство НСШ, чтобы привлечь к пикетированию представителей других профессий, увеличивало пособия, выплачиваемые пикетчикам, в то время как забастовщикам, не участвующим в пикетах, ничего не платили. Повсюду нарастал террор. Наверное, самые ужасные акты насилия происходили возле Оргривского коксового предприятия, когда были сделаны попытки воспрепятствовать конвойной команде добраться до Сканторпского сталелитейного завода. Во вторник 29 мая более 5 000 пикетчиков вступили в силовые схватки с полицией. На полицейских посыпалось то, что было под рукой, в ход даже пошли кирпичи и дротики, было ранено шестьдесят девять человек. Слава богу, на них были защитные костюмы, используемые при подавлении волнений, – так думала я, когда, как и многие миллионы людей, видела эти ужасные сцены по телевизору.
В течение следующих трех недель произошли и другие вооруженные столкновения в Оргриве, но пикетам так и не удалось остановить дорожный конвой. Бои в Оргриве очень помогли направить общественное мнение против бастующих шахтеров.
Как раз в это время до нас впервые дошла достоверная информация о случаях крупномасштабного шантажа в шахтерских поселениях. Мишенью были не только сами работающие шахтеры, но и их жены и дети. Явная злоба, которой сопровождались эти действия, полностью нейтрализует полные романтики разговоры о духе, якобы царящем в шахтерских общинах. Сама природа шантажа такова, что полиции бывает невероятно сложно бороться с ним, хотя со временем группы в военной форме и в штатском нанимались специально для такой борьбы.
Так как террор не прекращался и проблемы, особенно острые в Корпорации «Бритиш Стил», усложнялись, в правительственной группе часто обсуждалось, стоит ли поощрять использование гражданского законодательства против НСШ и других профсоюзов, участвующих во вторичных действиях. Если гражданское право не используется против профсоюзов и их фондов, на криминальное право и на полицейских, которые его олицетворяют, ложится двойная нагрузка. Также было известно, что если с успехом применить правовые действия против профсоюзных фондов, то можно таким образом ограничить их способность финансировать массовые пикеты и участвовать в других незаконных действиях. Люди открыто говорили, что наши профсоюзные реформы дискредитировались неспособностью соответствующих национализированных отраслей прибегать к законодательным мерам. Мне и моим советникам эта точка зрения была интуитивно близка.
Однако Питер Уокер убедил нас, что применение гражданского права может лишить нас поддержки, которую до этого нам оказывали работающие шахтеры или умеренные члены профсоюзов. Председатели КБС, НСУП, «Бритиш Рэйл» и ЦЭУ в конце июня собрались и решили, что подавать запрос на судебный запрет было не ко времени. И полиция не особо верила, что гражданские меры облегчат им работу на линиях пикетов. Конечно, это не мешало другим – будь они бизнесмены или работающие шахтеры – применять новые законы. Но факт остается фактом: за весь период разногласий пикетчики и их вожаки попирали уголовные законы страны, существовавшие задолго до «законов Тэтчер».
