Когда наступил август, у нас были основания надеяться, что самое худшее уже позади. Хотя возвращение шахтеров к работе шло медленно – за весь июль около 500 рабочих, – ничто не указывало на ослабевание решительности на работающих шахтах. Наконец во вторник 7 августа двое йоркширских шахтеров подали иск в Верховный суд. Иск был против йоркширского НСШ, который обвиняли в том, что забастовка была начата без голосования. Это дело, оказавшееся крайне важным, в конце концов привело к конфискации имущества НСШ.
Одним из проявлений краха воинствующих активистов было усиление террора, направленного против работающих шахтеров и их семей.
Нам также могла угрожать еще одна портовая забастовка. Ситуация в Хантерстоне, глубоководном порту в Шотландии, через который снабжался завод Равенскрэйг, относящийся к КБС, накалилась. Значительный по размеру груз угля, необходимого для работы коксовых печей Равенскрэйга, находился на борту балкера Остия, в то время пришвартованного в Бэлфаст-Лаф. КБС сообщила, что, если его не разгрузить в определенные сроки, им придется сокращать работу на Равенскрэйг. Доменные печи нельзя полностью остановить, не причинив им необратимый урон, и можно было с большой долей вероятности считать, что целый завод придется закрыть навсегда, если доставка угля прекратится. Как и в случае с предыдущей портовой забастовкой, причиной была все та же нелепая практика ограничений. В Хантерстоне обычный порядок обращения с грузом, направляющимся в КБС, состоял из работ на борту судна, выполнявшихся докерами СТНР, и работ, ложившихся на плечи членов профсоюза черной металлургии. Но 90 процентов карго можно было разгрузить без предварительной подготовки. КБС хотела поручить разгрузку угля своим работникам, но СТНР мог бы тогда сказать, что эта акция противоречит Национальному трудовому кодексу портов, и этим спровоцировать новый конфликт в доках. КБС тогда сообщила, что они готовы подать в суд, если карго не будет разгружен.
Вопрос был очень щекотливый. Национальный портовый трудовой совет, от которого ожидалось принятие решения, сначала не спешил, а позже вообще уклонился от вопроса. 17 августа КБС начала замедлять работу на Равенскрэйг; если уголь не появится к 23–24 августа, домны к 28–29 августа нужно будет поставить на «резервный» режим работы – это означало, что они будут продолжать работать на минимуме, ничего не производя. За этим, в случае если не возобновятся поставки угля, должно было последовать полное закрытие.
Когда откладывать с решением больше было нельзя, КБС утром 23 августа поставил своих работников на разгрузку Остии. Докеры СТНР сразу же ушли с рабочих мест, и профсоюз объявил вторую общую забастовку портов.
Однако в Шотландии общественное мнение было резко направлено против всего того, что могло угрожать будущему Равенскрэйга. Поэтому у нас были сомнения, смогут ли тред-юнионы удержать в состоянии забастовки всю Шотландию, не говоря уже о целой Великобритании. И мы были правы. Хотя поначалу забастовка и получила значительную поддержку зарегистрированных докеров, большинство портов было по-прежнему открыто. Наконец 17 сентября СТНР прекратил забастовку.
Наиболее серьезным в развитии событий был выход 15 августа циркуляра от НСУП к членам Национальной ассоциации бригадиров, депутатов и взрывников шахт (НАБДВШ). По закону добыча угля могла вестись только в присутствии специально обученных работников, подавляющее большинство которых были членами НАБДВШ. В апреле члены НАБДВШ проголосовали в пользу забастовки, но разница голосов была меньше, чем необходимые по профсоюзным правилам две трети. До середины августа НСУП все время менял свою политику по отношению к НАБДВШ: в некоторых районах членам разрешалось не приходить на бастующие шахты, так как там не велась работа, в других от них требовали проходить через линии пикетов. Циркуляр НСУП теперь обобщал последнее направление, пригрозив, что будут удерживать из зарплаты тех членов НАБДВШ, которые отказываются подчиняться.
Директива НСУП играла на руку тем лидерам НАБДВШ, которые сильно симпатизировали НСШ. Было легко понять, почему НСУП действовал таким образом. Но они в то же время совершали грубейшую ошибку, впоследствии усугубленную их неспособностью чувствовать изменение настроений среди НАБДВШ в пользу забастовки, и это чуть не закончилось катастрофой.
Ожидалось, что сентябрь и октябрь будут трудным временем. Шахтеры будут задумываться о зиме, когда спрос на электроэнергию достигнет высшей точки, что, вероятно, приведет к прекращению подачи электричества. На конференции Конгресса тред-юнионов в начале сентября большинство профсоюзов при сильной оппозиции со стороны работников энергоснабжения дали слово оказывать поддержку шахтерам, хотя в большинстве случаев совсем не собирались этого делать. Когда прямодушный лидер электриков Эрик Хаммонд выступил с яркой речью и указал на это, его приняли очень горячо. Нил Киннок тоже выступил на конференции, подойдя вплотную к прямому осуждению насилия на линиях пикетов, но не предпринимая никаких действий, чтобы исключить из своей партии сторонников этого насилия. Тем временем мистер Скаргил подтвердил свои взгляды на то, что нерентабельных шахт не бывает, бывают только шахты, которым не хватает денежных вложений.
Переговоры между НСУП и НСШ возобновились 9 сентября. Я всегда волновалась, что Иэн Макгрэгор и команда НСУП невольно откажутся от основных принципов, стоящих в основе забастовочной борьбы. Он был деловым человеком, а не политиком, и рассуждал такими категориями, как справедливость и достижение соглашения. Я подозревала, что цель мистера Макгрэгора заключается в том, чтобы сначала вернуть шахтеров к работе, а потом перестроить отрасль по своему желанию, невзирая на условия достигнутых соглашений. Остальные, основываясь на долгом опыте, понимали, что Артур Скаргил и его соратники остановятся на полумерах и мы окажемся у разбитого корыта. Нам было крайне важно доказать и продемонстрировать народу всю неверность взглядов НСШ о том, что нерентабельные шахты закрывать не надо – только таким образом нам удалось бы дискредитировать политические цели забастовок раз и навсегда.
В сентябре я также лично встретилась с членами кампании «Жены шахтеров за возврат к работе», чьи представители пришли на Даунинг-стрит, 10. Меня растрогало мужество этих женщин, чьи семьи были объектом оскорблений и издевательств. Они рассказали, что большинсто шахтеров все еще до конца не понимает суть предложения НСУП касательно зарплаты и их планов по инвестициям и что еще многое предстоит сделать, чтобы лучше разъяснить бастующим точку зрения НСУП, так как многие из них полагались на информацию из НСШ. Они подтвердили, что пока НСУП и НСШ выступали в роли переговаривающихся сторон, убедить мужчин вернуться на работу было крайне сложно. Они объяснили мне, как маленькие магазины возле угольных бассейнов были вынуждены отпускать продукты и товары бастующим горнякам и не обслуживать работающих шахтеров. Но самое поразительное в их рассказе было, наверное, то, что местные руководители НСУП в некоторых районах не стремились поощрять возврат к работе и что в одном районе они даже отговаривали шахтеров от этого, активно сотрудничая с НСШ.
Безусловно, самым важным для этих женщин было, чтобы НСУП делал все возможное для защиты шахтеров – сторонников возврата к работе, при необходимости переводил их в шахты, где меньше воинствующих активистов, и предоставлял им приоритет при рассмотрении заявлений на увольнение с получением выходного пособия. Я сказала, что мы их не подведем, и думаю, сдержала слово. Вся страна была у них в долгу.
