Как и раньше, я произносила речь по напечатанному тексту, а не по кассете, довольно много импровизируя. Но я знала, что гораздо важнее, чем мои слова, был тот факт, что я, как премьер-министр, все еще могла выступать. В своей речи я не акцентировала то, что произошло. Но я постаралась суммировать чувства, которые мы все испытывали:
«Взрыв бомбы… был попыткой не только положить конец нашей конференции. Это было попыткой нанести ущерб демократически избранному правительству ее величества. Вот масштаб злодеяния, которое обрушилось на всех нас. И то, что мы собрались здесь, ошеломленные, но собранные и решительные, показывает, что не только данная атака не удалась, но и все остальные попытки уничтожить демократию будут неудачными».
После речи, не задерживаясь, я сразу поехала в Королевский госпиталь графства Сассекс, чтобы навестить раненых. Четверых уже не было в живых. Мюриэль Маклин лежала под капельницей: она позже умрет. Джон Уэйкмен был все еще без сознания, это будет продолжаться еще несколько дней. Ему в течение длительного периода времени каждый день делали операции, стараясь спасти его раздробленные ноги. Так случилось, что мы все были знакомы с главным консультантом Тони Траффордом, который был членом парламента от консерваторов. Я часами висела на телефоне, стараясь получить ценные советы от экспертов в области множественных травм. В конце концов оказалось, что в госпитале есть доктор из Сальвадора, являющийся специалистом в этой области. Врачам удалось спасти ноги Джона. Норман Теббит пришел в сознание, пока я находилась в госпитале, и нам удалось немного поговорить. Я поговорила и с Маргарет Теббит, которая лежала в отделении интенсивной терапии. Она сказала, что совсем не ощущает своего тела ниже шеи. Как бывшая медсестра, она хорошо знала, что это значит.
Я уехала из больницы, но не прекращала думать о мужестве и страданиях этих людей. Меня в тот день отвезли в Чекерс быстрее, чем обычно, в сопровождении полного эскорта мотоциклистов. Ночью в этом доме, что стал мне пристанищем, я думала о тех, кто не мог вернуться к себе домой.
События в Брайтоне потрясли весь мир. Но жители Северной Ирландии и работники безопасности день за днем встречаются с жестокой реальностью терроризма лицом к лицу. Нет прощения террору, царящему в ИРА. Если бы они причиняли, как часто неверно говорится, «бездумное» насилие, это было бы проще осознать, как проявление больной психики. Но терроризм не то же самое, хотя он часто и свойственен психопатам. Терроризм – это просчитанное применение насилия и угроз, направленное на достижение политических целей.
Террористы есть и в католических, и в протестантских общинах, и слишком многие готовы поддержать их или по крайней мере подчиниться их действиям. Действительно, чтобы противопоставить себя терроризму, человеку придется пойти на огромный личный риск. Поэтому невозможно полностью отделить политику безопасности, необходимую для предотвращения террористических проявлений и призвания виновников к закону, от более широкого политического подхода к давно существующей «северо-ирландской проблеме». Для некоторых людей эта связь предполагает уступки террористам, особенно путем ослабления союза Ольстера с Британией. Но не для меня. Моя политика по отношению к Северной Ирландии всегда была направлена в первую очередь на защиту демократии и закона.
ИРА является сердцевиной проблемы терроризма. Если победить ИРА, то не будет существовать и их соперников с протестантской стороны. Но победить их можно только при выполнении трех условий. Во-первых, с ними должны порвать националистические меньшинства, которые обеспечивают им покровительство и поддержку.
Для этого потребуется, чтобы представители меньшинства стали оказывать поддержку, или хотя бы подчиняться, конституции государства, в котором они живут. Во-вторых, ИРА нужно лишить международной поддержки, будь то от благонамеренных, но наивных американских ирландцев или от арабских революционых правительств, таких как режим полковника Каддафи. Для этого потребуется пристальное внимание к внешней политике, направленное на объяснение фактов тем, кто был дезинформирован, и изъятие оружия у злоумышленников. В-третьих, отношения между Британией и Республикой Ирландия придется развивать осторожно. Хотя организации ИРА оказывают значительную поддержку в таких районах, как западный Белфаст в Северной Ирландии, очень часто для обучения, получения денег и оружия, а также чтобы избежать поимки после совершенных в Соединенном Королевстве преступлений, они отправляются как раз на юг. Граница, длинная и трудная для патрулирования, приобретает решающее значение в плане безопасности. Многое зависит от желания и способности политических лидеров республики плодотворно сотрудничать с нашей разведкой, службой безопасности и судами.
Мои собственные пристрастия – глубоко юнионистские, и наша партия всегда, всю свою историю, была полностью предана защите Союза: ведь накануне Первой мировой войны консерваторы чуть не спровоцировали гражданские беспорядки, чтобы защитить его. Поэтому я никогда не понимала, почему ведущие юнионисты подозревали, похоже всерьез, что имея дело с югом, и особенно в вопросе англо-ирландского соглашения, я подумывала, не «сдать» ли их республике.
Но какому британскому политику дано полностью понять Северную Ирландию? В истории Ирландии – и Северной, и Южной – которую я, насколько возможно, пыталась изучить, реальность и мифы, от семнадцатого века до 1920-х годов, приобретают реальность и непосредственность недавней истории. Недоверие перерастает в ненависть и месть, вылезая на политическую поверхность. И те, кто имеет с этим дело, должны быть осмотрительны.
Я начала с необходимости усилить безопасность, это было обязательно. И если для этого требовалось идти на кое-какие уступки югу, мне приходилось с этим считаться. Нужны были результаты в плане безопасности. В самой Северной Ирландии я бы начала с системы принципа большинства с сильными гарантиями по правам человека для меньшинства, как и для всех остальных. Таким в общих чертах был подход, который Эйри Нив и я имели в виду, когда составили черновик манифеста в 1979 году. Но прошло очень мало времени, и мне стало ясно, что такая модель работать не будет, по крайней мере в то время. Националистическое меньшинство не было готово поверить, что принцип большинства сможет обеспечить им права – будь то ассамблея в Белфасте или облеченное дополнительной властью местное правительство. Они настаивали на некоем «разделении власти», а также требовали установления республики в Северной Ирландии – для юнионистов оба предложения звучали как проклятие.
Я всегда очень уважала старый Стормонт. Когда я была министром образования, я восхищалась эффективностью образования в Северной Ирландии. В провинции сохранились гимназии, студенты которых постоянно достигали самых высоких академических результатов во всем Соединенном Королевстве. Но принцип большинства означал передачу постоянной власти протестантам, и никак нельзя было отделаться от того факта, что по справедливости долгие годы правления юнионистов ассоциировались с дискриминацией католиков.
Я считаю, что недостатки преувеличивались, но негодование католиков в конце 1960-х подняло бурю движения за гражданские права, которую смогла использовать ИРА. К началу 1972 года гражданские беспорядки достигли такого масштаба, что Стормонт распустили, заменив его функции непосредственным управлением из Лондона. В то же самое время британское правительство гарантировало, что Северная Ирландия будет оставаться частью Соединенного Королевства, пока того будет хотеть большинство ее народа, и это составляло краеугольный камень политики при правительствах обеих партий.
