Поздно вечером я получила сообщение от президента Рейгана о том, что самолет США вскоре нанесет удары по пяти названным связанным с терроризмом целям в Ливии. Президент подтвердил, что текст его показанного по телевидению заявления принял во внимание нашу рекомендацию усилить элемент самообороны, чтобы стать на верную позицию с юридической точки зрения. Мое собственное заявление Палате общин о внезапном нападении уже существовало в черновом варианте.
Американскую атаку в основном осуществили шестнадцать Ф1-11С, базировавшихся в Соединенном Королевстве, хотя было также использовано некоторое количество других самолетов. Атака продолжалась сорок минут. Ливийские ракеты и артиллерия отвечали огнем, но их радары успешно блокировались. Нападение, несомненно, прошло успешно, хотя, к сожалению, были пострадавшие среди мирного населения и один самолет разбился. Телевизионные репортажи, однако, концентрировали внимание не на стратегической важности объектов, куда были нанесены удары, а исключительно на рыдающих матерях и детях.
Общественное мнение в Британии первоначально отреагировало еще хуже, чем я ожидала. Народная симпатия по отношению к гражданам Ливии перемешивалась со страхом перед возмездием ливийского террора.
Я должна была выступать в Палате, в срочно организованных дебатах по вопросу вторжения в Ливию в среду после обеда. Интеллектуально и технически такую речь было в высшей степени сложно подготовить, так как она в большой степени основывалась на описании разведывательных операций в отношении ливийских террористических действий, а нам в этих обстоятельствах нужно было выстроить аргументацию по самообороне. Каждое слово в речи нужно было проверить соответствующими представителями разведки, чтобы удостовериться в его точности и при этом не подвергнуть риску источники информации.
Дебаты относились к категории антиамериканских предубеждений, но моя речь стабилизировала партию, и все прошло успешно. Существенная доля непонимания все еще присутствовала даже среди наших сторонников. Но все же ливийское нападение стало и поворотным пунктом, из которого вытекало три прямые выгоды.
Во-первых, это послужило более решительным отпором спонсированному Ливией терроризму, чем я могла когда-либо себе представить. Мы слишком склонны забывать, что тираны правят силой и страхом, но и сдерживать их нужно теми же средствами. В качестве мести Ливия организовала убийства британских заложников, о чем я горько сожалела. Но хваленая ливийская контратака так и не произошла. Каддафи не был уничтожен, но он был унижен. В последующие годы произошел значительный спад спонсированного Ливией терроризма.
Во-вторых, поднявшаяся тогда в Соединенных Штатах волна благодарности до сих пор верно служит нашей стране. Журнал «Уолл Стрит» лестно называл меня «великолепной». Сенаторы писали мне благодарные письма. Телефонная линия в посольстве в Вашингтоне была занята бесконечными поздравлениями. И американская администрация недвусмысленно дала понять, что голос Британии будет всерьез услышан в переговорах о контроле над вооружениями. Соглашение об экстрадиции, которое мы считали жизненно необходимым для возвращения террористов ИРА из Америки, получило сильную поддержку администрации перед авантюрной оппозицией. Тот факт, что очень немногие показали себя друзьями Америки в трудное для нее время, усилил» особые отношения», которые навсегда останутся особыми из-за культурных и исторических связей между двумя нашими странами, но которые имели особую близость, пока президент Рейган находился в Белом доме.
Третья выгода, как ни странно, носила внутренний характер, хотя и не была видна сразу. Как бы непопулярны ни были наши действия, ни один человек не мог сомневаться в их силе и решительности. Я взяла курс и не сходила с него.
Весна 1986 года сменилась летом, и политический климат начал медленно, но верно улучшаться.
Глава 28
С ними можно иметь дело
Отношения между западом и востоком во время второго срока. 1983–1987 годы
Приближался 1983 год, и Советы, должно быть, начали понимать, что с их играми в манипулирование и запугивание скоро будет покончено. Европейские правительства не были готовы попасться на удочку Советам с их предложением создать «зону ядерной безопасности» в Европе. В марте президент Рейган объявил об американских планах по Стратегическим оборонным инициативам (СОИ), технологические и финансовые последствия которых для СССР были разрушительными. Затем, в начале сентября, Советы сбили южно-корейский гражданский самолет, и погибло 269 пассажиров. На всеобщее обозрение были выставлены не только грубость, но и некомпетентность представителей советского режима, которые даже не удосужились извиниться. Наверное, впервые со времени Второй мировой войны о Советском Союзе, даже в либеральных западных кругах, стали говорить как о государстве ослабленном и стоящем на милитаристских позициях.
Мы вступилия в опасный период. Рональд Рейган и я знали, что стратегия, подразумевающая соперничество с Советами по военной мощи на равных и превосходство над ними в борьбе идей, приносит результаты и поэтому должна продолжаться. Но пока нам было нужно, не рискуя без необходимости, выиграть холодную войну.
Такие мысли лежали в основе моего решения организовать в четверг 8 сентября 1983 года в Чекерс семинар, чтобы набраться идей у экспертов по Советскому Союзу. Мы обсуждали советскую экономику, технологическую инертность и ее последствия, значение вопроса религии, советскую военную доктрину и расходы на оборону, а также выгоды и затраты Советского Союза на поддержание контроля над Восточной Европой. Целью семинара было собрать информацию, на основе которой можно сформировать политику по отношению к Советскому Союзу и восточному блоку на ближайшие месяцы и годы. Среди советологов всегда существовало два противоположных взгляда.
Если сильно упростить, они были вот какими. С одной стороны, были те, кто преуменьшал различия между западной и советской системами и делал общие выводы на основе политического и системного анализа. Эти люди, выступавшие по телевидению, анализировали Советский Союз с использованием заимствованных у либеральных демократий терминов. Это были оптимисты, верящие, что каким-то образом где-то внутри советской тоталитарной системы вдруг зародятся разумность и готовность к компромиссам. Вспоминается высказывание Боба Конкуеста о том, что беда системного анализа заключается в том, что, если проанализировать системы лошади и тигра, вы найдете, что они почти одинаковы, но будет огромной ошибкой обращаться с тигром так же, как с лошадью. С другой стороны, были те – в основном историки, – которые поняли, что тоталитарное государство в корне отличается от либерально-демократического и что методы, подходящие для одного, абсолютно несовместимы с другим. Эти аналитики доказывали, что тоталитарная система производит не такой род политических лидеров, как демократическая система, и что способность одной личности изменить эту систему ничтожно мала.
Мое собственное мнение было гораздо ближе ко второму типу мышления, с одной очень существенной разницей. Я всегда верила, что наша западная система в конце концов преобладает, если мы сохраним наши преимущества, так как она зиждется на уникальном, практически безграничном творческом потенциале и жизненной силе отдельных личностей. Даже советская система, которая призвана подавлять индивидуальность, никогда не могла полностью в этом преуспеть, как видно на примерах Солженицына, Сахарова, Буковского, Ратушинской и тысяч других диссидентов и рефьюзников. Это также означало, что однажды определенная личность могла даже бросить вызов той системе, которую раньше сама использовала для достижения власти. Я была убеждена, что нам нужно искать подходящего человека в подрастающем поколении советских лидеров и затем взращивать и укреплять его, в то же время при этом ясно осознавая пределы наших возможностей. Поэтому те, кто впоследствии считал, что я была сбита с пути и отошла от первоначального подхода к Советскому Союзу, потому что была ослеплена господином Горбачевым, были не правы. Я заметила его, так как искала как раз такого человека.
