Меня поразила мысль о том, что Соединенные Штаты с готовностью откажутся от с трудом завоеванного лидерства в технологии, сделав ее доступной в международном масштабе. (К счастью, Советы так и не поверили этому.) Но я не задала вопрос напрямую. Вместо этого я сосредоточилась на тех областях, где была согласна с президентом. Я сказала, что крайне необходимо продолжать исследования, но что если дело дойдет до необходимости решения вопросов о производстве и использовании оружия в космосе, тогда ситуация изменится. Поскольку размещение будет идти вразрез и c Договором об ограничении ПРО 1972 года, и с Договором о космосе 1967 года, то оба соглашения придется пересмотреть. Я также объяснила свою озабоченность возможным промежуточным эффектом СОИ на доктрину сдерживания. Я волновалась, что развертывание системы ПРО будет дестабилизирующим и что пока она будет строиться, у кого-то может появиться желание нанести ей преимущественный первый удар. Но я признала, что, возможно, в полной мере не располагаю информацией обо всех технических аспектах и желала бы узнать больше. Всем этим я хотела прощупать американцев не только для того, чтобы больше узнать об их намерениях, но и чтобы удостовериться, что они толком и до конца продумали последствия предпринимаемых ими теперь шагов.
То, что я услышала, обнадеживало. Президент Рейган не делал вид, что они уже знают, к чему в конце концов приведут научные изыскания. Но он подчеркнул, что желание не отставать от Соединенных Штатов окажет экономическое давление на Советский Союз. Он доказывал, что должен существовать фактический предел в том, как далеко зайдет советское правительство, направляя людей по пути ограничений. Как это часто бывало, он инстинктивно уловил ключ к главному вопросу. Каковы будут последствия СОИ для Советского Союза? Действительно, как он и предвидел, Советы отступили перед лицом трудностей СОИ, в конце концов отреклись от цели военного превосходства, которая сама по себе давала им уверенность в противостоянии требованиям реформы своей собственной системы. Но это, конечно, все в будущем.
К чему я стремилась сейчас – к согласованной позиции по вопросу СОИ, которую поддерживали бы и президент, и я, несмотря на то что наши мнения относительно ее долгосрочного потенциала были разными. Во время разговора с национальным советником безопасности Бадом Макфарлэйном я уже записала четыре пункта, казавшиеся мне ключевыми.
Потом мои чиновники добавили детали. Президент и я приняли текст, который составил наш курс.
В основной части моего заявления говорилось:
«Я сообщила президенту о моей твердой убежденности, что нужно начать программу исследований СОИ. Научные изыскания, конечно, разрешены существующими американо-советскими договорами; и мы, конечно, знаем, что русские уже имеют свою собственную программу исследований и, по мнению США, уже пошли дальше научных исследований. Мы приняли четыре пункта: (1) целью США и Запада было не достигнуть превосходства, а сохранять баланс, приняв во внимание советские достижения; (2) развертывание в рамках СОИ, ввиду обязательств договора, должно стать предметом обсуждения; (3) общая цель – усовершенствовать сдерживание, а не повредить ему; (4) переговоры между Востоком и Западом должны стремиться к достижению безопасности при сокращенных количествах наступательных систем с обеих сторон. Это станет целью возобновившихся американо-советских переговоров по контролю над вооружениями, которые я тепло приветствую.
Я впоследствии узнала, что Джордж Шультц считал, что в тексте отразилась слишком большая уступка, которую мне удалось получить у американской стороны; но на самом деле это дало им и нам ясный и оправданный курс, а также помогло успокоить европейских членов НАТО. Хорошо поработали!
В марте 1985 года умер господин Черненко, и господин Горбачев вступил на пост советского лидера. Снова я поехала в Москву на похороны, погода была, пожалуй, еще более холодная, чем во время похорон Юрия Андропова. В тот вечер у меня был почти часовой разговор с господином Горбачевым в Кремле. Обстановка была более формальной, чем в Чекерс, не помогало и молчаливое язвительное присутствие господина Громыко. Но я смогла объяснить им значение курса, принятого президентом Рейганом и мной в декабре предыдущего года в Кэмп-Дэвиде. Стало ясно, что в вопросе контроля над вооружениями Советы были поглощены проблемой СОИ.
Как мы и ожидали, господин Горбачев привнес в советское правительство новый стиль. Он открыто говорил об ужасном состоянии советской экономики, хотя в то время он все еще опирался на методы господина Андропова, основанные на стремлении к большей эффективности, а не на радикальную реформу. Год кончался, а никакого улучшения условий жизни в Советском Союзе не намечалось. Действительно, как описывал обстановку в одном из своих первых донесений наш новый (кстати, первоклассный) посол в Москве Брайен Картледж, «варенье на завтра, а тем временем сегодня водки не будет».
Явным холодом повеяло в отношениях Великобритании с Советским Союзом в результате санкционированной мной высылки занимавшихся шпионажем советских чиновников. Измена Олега Гордиевского, бывшего старшего офицера КГБ, означала, что Советы знали, как хорошо мы информированы об их деятельности. У меня было несколько встреч с господином Гордиевским, и я неоднократно пыталась добиться, чтобы Советы выпустили его семью к нему на Запад. (Это в конце концов произошло после неудавшегося путча в августе 1991 года.)
В ноябре президент Рейган и господин Горбачев впервые встретились в Женеве. Эта встреча не была особенно содержательной, но между двумя лидерами (к сожалению, не их женами) быстро возникли хорошие личные взаимоотношения.
В течение 1986 года господин Горбачев продемонстрировал удивительную тонкость, играя с общественным мнением западной публики, когда он выдвигал заманчивые, но неприемлемые предложения по контролю над вооружениями. В конце года было согласовано, что президент Рейган и господин Горбачев – вместе со своими министрами иностранных дел – должны встретиться в Рейкьявике (Исландия), чтобы обсудить реальные предложения.
Возвращаясь назад, можно увидеть, что саммит в Рейкьявике в те выходные 11 и 12 октября имел совсем другое значение, чем в то время отмечало большинство комментаторов. Советский Союз во время саммита пошел на неслыханные уступки, впервые согласившись, что британские и французские сдерживающие факторы нужно исключить из переговоров по ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД); и что сокращения стратегического ядерного оружия должны оставить каждой стороне равное количество. Они также пошли на значительные уступки по цифрам РСМД. Когда саммит подходил к концу, президент Рейган предложил соглашение, по которому весь арсенал стратегического ядерного оружия – бомбардировщики, крылатые ракеты большой дальности и баллистические ракеты – сократится вполовину через пять лет, а наиболее мощные из этих орудий – стратегические баллистические ракеты – будут совершенно уничтожены через десять лет. Господин Горбачев шел еще дальше: он хотел уничтожения всех стратегических ядерных орудий к концу десятилетнего периода.
Но внезапно в самом конце ловушка захлопнулась. Президент Рейган признал, что обе стороны согласятся в течение десятилетнего периода не выходить из Договора об ограничении ПРО, хотя развитие и испытания, разрешенные договором, будут приемлемы. Господин Горбачев сказал, что все в целом зависит от того, чтобы СОИ не выходила за пределы работы в лаборатории, что налагало еще более серьезные ограничения, которые, скорее всего, уничтожили бы перспективу успеха СОИ. Президент не принял предложения, и саммит прервался.
