Но я не отступала. Я повторила свои предложения о местных выборах в тот же день в речи для группы израильских членов парламента в Кнессете – израильском парламенте – где председательствовал яркий и уважаемый Абба Эбан.
Позже я пошла на ужин с тщательно отобранными умеренными палестинцами – в основном бизнесменами и учеными – именно такими, с которыми по моим понятиям должны были иметь дело израильтяне. Они излили мне свои жалобы, – в частности, об отношении к ним на западном берегу, особенно в секторе Газа, где были худшие условия, частично из-за бестактной охраны и частично, как казалось, из-за экономической дискриминации в пользу еврейского бизнеса. Я пообещала обговорить эти дела с господином Пересом – и сделала это в подробностях на следующий день – но я также ясно истолковала им необходимость отказаться от терроризма и тех, кто им занимается. Хотя общие взгляды были таковы, что только ООП была в состоянии представлять палестинцев, я также почувствовала в разговорах с меньшими группами, что это не означало, что эту организацию сильно любят.
Во время моего визита у меня было два длинных обсуждения с господином Пересом. Он осознавал необходимость не отказываться от теперь уже нетвердой мирной инициативы короля Хусейна, по крайней мере чтобы избежать дестабилизации самой Иордании. Но он, очевидно, относился очень скептически к предложению международной конференции мира, и это не прибавило мне оптимизма. На самом деле, когда господин Шамир оказался на посту премьер-министра, померкли даже слабые лучи света.
Во вторник по пути в аэропорт я сделала остановку в Рамат-Гане, районе Тель-Авива – побратиме Финчли. Я ожидала, что встречусь с мэром и другими важными лицами, возможно, старыми знакомыми. Вместо этого меня ожидали 25 000 человек. Временами, к полному ужасу моих охранников и сотрудников, я почти тонула в огромной толпе радующихся жителей, потом была поднята на большую платформу, с которой мне предстояло выступить с импровизированной речью, что было самым лучшим в такой ситуации. Позже, во время войны в заливе, иракские шквальные ракеты упали на Рамат-Ган. Жители Финчли собрали деньги, чтобы восстановить разрушенные дома. Это и есть настоящие побратимы, – подумала я.
Южная Африка
Традиционные взгляды Министерства иностранных дел на Африку, как и их взгляды на Средний и Ближний Восток, я не разделяла. Основная, но обычно негласная, предпосылка была такова, что Национальные интересы Великобритании требовали в конце концов соглашаться с мнениями радикальных черных африканских государств Содружества. В действительности же проницательный анализ указывает на другое.
Когда было признано, что Южной Африке требуются фундаментальные перемены, встал вопрос о том, как лучше их произвести. Мне казалось, что самым худшим было бы еще больше изолировать Южную Африку. Было бы абсурдным считать, что правящий класс африкандеров (уроженцев Южной Африки европейского происхождения) с готовностью откажутся от власти внезапно или без подходящих мер предосторожности. На самом деле, если бы это произошло, в результате получилась бы анархия, где больше всего пострадали бы черные южноафриканцы. Причем последние не могут считаться однородной группой. Очень важны были племенные привязанности (приверженности). Любая новая политическая система должна была принять эти различия во внимание. Еще и из-за этих сложностей я не считала, что посторонние могут навязать какое-либо решение. Я же хотела достичь постепенной реформы, где было бы больше демократии, гарантированные права человека и процветающая, основанная на свободном предпринимательстве экономика, способная создавать блага и улучшать уровень жизни чернокожих. Я хотела видеть Южную Африку полностью реинтегрированной в международное сообщество.
Нельзя не упомянуть, что Великобритания имела на континенте важные торговые интересы, которые были примерно равными в Черной Африке, с одной стороны, и Южной Африке – с другой. Южная Африка среди всех африканских стран имела намного более богатые и разнообразные полезные ископаемые. Она была крупнейшим в мире поставщиком золота, платины, ювелирных алмазов, хрома, ванадия, марганца и других жизненно важных материалов. Более того, в большинстве случаев единственным реальным соперником Южной Африки был Советский Союз. Даже если бы с моральной стороны было приемлемо продолжать политику, которая привела бы к развалу Южной Африки, со стратегической точки зрения это не имело бы смысла.
Южная Африка была богата не только полезными ископаемыми, но еще и потому, что ее экономика в основном строилась на свободном предпринимательстве. Другие африканские страны, щедро наделенные природными ресурсами, были тем не менее бедны, так как у них было социалистическое, контролируемое центром экономическое устройство. Следовательно, чернокожие в Южной Африке имели более высокие доходы и в целом были более образованны, чем в других странах Африки: именно поэтому южноафриканцы возвели защитные заграждения, не дающие доступа в страну иммигрантам, в отличие от Берлинской стены, не дающей выезда из страны счастливцам, благословенным социалистической системой. Я просто признавала эти факты, и это не означает, что я выступала в защиту апартеида. Цвет кожи не должен определять политические права.
Президент П.В. Бота должен был совершить визит в Европу по случаю сороковой годовщины операции «Нептун», и я послала ему приглашение приехать в Чекерс. Ему предстояла целая программа визитов в Европу, что стало возможным благодаря достигнутому им ранее в том же году соглашению с президентом Мозамбика Машелом, которое многие европейские государства считали обнадеживающим. Тем не менее это приглашение спровоцировало обвинения, что я «мягко» отношусь к апартеиду. В среду 30 мая епископ Тревор Хаддлстон, ветеран кампаний против апартеида, приехал на Даунинг-стрит, чтобы отговорить меня встречаться с господином Бота. Его аргумент был в том, что президенту Южной Африки нельзя оказать доверие как человеку мира и что Южной Африке нельзя позволить снова войти в международное сообщество, пока она не именит свою внутреннюю политику. Во всем этом не улавливалось сути. Именно изоляция Южной Африки являлась препятствием к реформе. До его европейской поездки единственной страной, где господин Бота побывал с визитом, был Тайвань.
Президент Бота приехал в Чекерс утром в субботу 2 июня. Мы имели частную беседу, продолжавшуюся около сорока минут, а затем за обедом ко мне присоединились Джеффри Хау, Малколм Рифкинд и официальные лица, а к южно-африканскому президенту – его министр иностранных дел Р.Ф. («Пик») Бота. Президент Бота сказал мне, что заслуги Южной Африки в улучшении условий жизни темнокожих признаны не были. Хотя это частично было правдой, мне пришлось сказать, как возмущены мы были насильным выселением темнокожих из районов, определенных только для проживания людей с белой кожей. Затем я затронула вопрос о заключенном в тюрьму Нельсоне Манделе, за чью свободу мы настойчиво боролись. Более того, по моему мнению, долгосрочного решения проблем Южной Африки без его сотрудничества достичь нельзя. В основном же в центре обсуждения была Намибия, бывшая колония Южной Африки, где Южная Африка в предыдущем году вновь ввела прямое правление. Нашей политикой было поддерживать независимость Намибии. Но в этом вопросе мы продвинулись мало: Южная Африка не была намерена позволить Намибии стать независимой, пока в Анголе оставались кубинские войска, но перспективы вывода кубинских войск не было, пока в Анголе не окончится гражданская война, что в то время на это нечего было надеяться.
