Год 1985-й был для Южной Африки годом назревающего кризиса. Повсюду происходили беспорядки. Во многих частях страны было объявлено чрезвычайное положение. Иностранные банки отказали Южной Африке в возобновлении кредитов, а южно-африканское правительство объявило четырехмесячное замораживание выплат основной доли внешней задолженности. Продолжало усиливаться международное давление на Южную Африку. Президент Рейган, который, как и я, был против экономических санкций, для того чтобы предупредить давление со стороны Конгресса, ввел ограниченные санкции. Было совершенно ясно, что встреча глав правительств Содружества на Багамах в Нассау в октябре того года будет для меня трудной.
Было очевидно, что премьер-министр Австралии Боб Хоук, открывший на конференции дебаты по Южной Африке, ищет компромисса. За ним последовал президент Замбии Кеннет Каунда, который выразил эмоциональный призыв к санкциям. В своем ответе я постаралась соединить обе точки зрения. Я начала с подробного описания очевидных социальных и экономических перемен в Южной Африке. Я привела точное количество темнокожих южноафриканцев, которые имеют профессиональные квалификации, владеют автомобилями, занимаются бизнесом. Конечно, еще многое нужно было сделать. Но мы имели дело не с застоем. Как я увидела из реакции сидевших за столом людей, речь произвела эффект. Но из-за своей природной осторожности я подготовила и запасной вариант, который должен был сработать в Лайфорд-Кей, куда главы правительств выезжали на выходные и где, как я знала, и делался настоящий бизнес.
Лайфорд-Кей – это красивое место с интересными историческими ассоциациями. Частные дома в имении отдали в распоряжение делегаций. Приятным штрихом со стороны премьер-министра Багам было распоряжение, чтобы мне и моей делегации был приписан тот самый дом, где Харольд Макмиллан и Джон Кеннеди в 1962 году подписали договор о Поларисе. В Лайфорд-Кей был сформирован проектный комитет глав правительств, который в течение утра субботы составил проект коммюнике по Южной Африке. В этом время я занималась другой работой. В 2 часа Брайан Малруни, премьер-министр Канады, и Раджив Ганди, премьер-министр Индии, прибыли, чтобы показать мне результаты своей работы. Я почти два часа объясняла, почему их проекты неприемлемы. Я предложила, что в тексте должен звучать твердый призыв покончить с насилием в Южной Африке как условие продолжения диалога, но они посчитали это слишком спорным.
После ужина меня пригласили присоединиться к более многочисленной группе и стали оказывать давление, чтобы я согласилась с их текстом. Мы спорили три часа в постоянно ухудшающейся атмосфере. К счастью, меня измором не возьмешь.
За ночь мои сотрудники подготовили альтернативный текст, чтобы представить его на пленарном заседании, которое должно было начаться в 10.30 на следующее утро и перед которым удрученный Сонни Рамфал, генеральный секретарь содружества, умолял меня пойти на компромисс и провить добрую волю. Когда собрание началось, доброй волей, конечно, и не пахло. Текст Британии даже не вынесли на рассмотрение. Мне прочитали лекцию о политической морали, о том, что я предпочитаю рабочие места в Великобритании жизням темнокожих. О том, что я не забочусь о правах человека. Их обвинения становились более резкими и личными, и я больше не смогла это выносить.
Я стала говорить своим африканским критикам правду в глаза. Я отметила, что они заняты торговлей с Южной Африкой, в то же время атакуя меня за отказ ввести санкции. Я спросила, когда они собираются показать такую же заботу об издевательствах в Советском Союзе, с которым у них, конечно, существовала не только торговля, но и тесные политические связи. Я спросила, когда услышу их выступления против терроризма. Я напомнила им об их собственных достижениях в области прав человека, а они были невелики. И когда представитель из Уганды призвал меня к ответу за расовую дискриминацию, я дала ему отпор, напомнив об азиатах, которых Уганда изгнала по расовым признакам, многие из которых прибыли и поселились в моем электорате в северном Лондоне, где стали благовоспитанными гражданами и прекрасно живут. Никто не защищал мою позицию, хотя президент Шри Ланки Джаявардене поднял волну, когда сказал, что в любом случае не намеревается прекращать торговые связи с Южной Африкой, так как это оставит шри-ланкийских чайных плантаторов без работы. Главы правительств некоторых мелких государств сказали мне лично, что согласны со мной.
Во время перерыва на обед я приняла тактическое решение о том, к какому из подготовленных вариантов прибегнуть. Выбор был небольшой: я решила предпринять действия против импорта крюгеррандов (золотая южноафриканская монета, впервые выпущенная в 1967 году для помощи в продаже южноафриканского золота на международном рынке. – Прим. пер.) и отменить официальную поддержку содействия торговле с Южной Африкой. Однако сделаю я это только в том случае, если в коммюнике будет четко сказано о прекращении насилия. Затем в 3.30 я могла присоединиться к «комитету проектов» в библиотеке.
Когда я вошла в комнату, все пристально на меня смотрели. Удивительно, как стадное чувство может превратить даже политиков, нормальных вежливых людей, в группу задир. Раньше со мной никогда так не обращались, и я не собиралась мириться с этим. Поэтому я начала с того, что сказала, что никогда раньше не чувствовала себя такой оскорбленной, как сейчас, в этой комнате из-за отношения этих людей, и что это было абсолютно неприемлемо для международного бизнеса. Сначала послышались возгласы удивления и сожаления: один за другим все возразили, что в этом не было «ничего личного». Я ответила, что это было личное оскорбление и что со мной это не пройдет. Обстановка сразу же стала более спокойной. Меня спросили, что, на мой взгляд, было бы приемлемо. Я объявила об уступках, которые была готова сделать. Я сказала, что это было мое последнее предложение: если оно не будет принято, я выйду из переговоров и Соединенное Королевство выступит со своим собственным заявлением. Среди «проектировщиков «произошла неразбериха. Но через десять минут все кончилось. Внезапно я стала государственным деятелем, так как пошла на «компромисс». Текст был согласован и на пленарном заседании позднее в тот же вечер утвержден без поправок.
Хотя я чувствовала сильную обиду и была в замешательстве, нельзя сказать, что я была недовольна итогом. Особенно рада я была тому, что главы правительств Содружества поддержали идею, которую некоторые из нас обдумывали: послать в Южную Африку группу «видных людей» для доклада о ситуации на следующей конференции. Великое преимущество этой идеи было в том, что она давала нам время – и чтобы оказать давление на Южную Африку по вопросу дальнейших реформ, и для ведения дипломатической борьбы. Мне хотелось уговорить Джеффри Хау стать одним из «видных людей», но он не поддавался. Наверное, он оценивал шансы на успех как очень низкие, и, как показала жизнь, был прав. Я сама, возможно, не проявила тактичности. Когда он возразил, что является министром иностранных дел и не может выполнять две работы, я сказала, что могла бы справиться с одной из них, пока он будет в отъезде. Так как к тому времени я полностью отвечала за наши взгляды о Южной Африке, принимая основные решения прямо из Даунинг-стрит, 10, это, наверное, было «ударом ниже пояса». Удачно, что среди тех, кого в конце концов выбрали в члены «группы видных людей», был известный чернокожий африканец, нигерийский генерал Обасанджо, который должен был быть председателем группы и своими глазами увидеть реалии жизни в Южной Африке. Правда, эта удача была более чем компенсирована проблемами, созданными Малколмом Фрэйзером, который был все еще полон злобы после поражения на выборах, выигранных Бобом Хоуком, стремился снова достичь высокого международного положения и, следовательно, представлял как вполне «видного человека» самого себя.
