На пресс-конференции после саммита я верно описала сделанные мной уступки как «ничтожные», что привело в ярость Левых и, без сомнения, возмутило министерство иностранных дел. Но я не верила в санкции и не собиралась их оправдывать. Я смогла покинуть берега Нассау, сохранив свою политику невредимой, хотя и испортив мои личные отношения с лидерами Содружества – но ведь в этом была виновата не только я. И еще были сохранившие свои рабочие места тысячи чернокожих африканцев, за которых я боролась.
Визит «видных людей» на юг Африки был абсолютной катастрофой. Или чтобы погубить эту инициативу, или по совершенно посторонним причинам, южно-африканские вооруженные силы начали совершать рейды на базы Африканского национального конгресса (АНК) в Ботсване, Замбии и Зимбабве, и «группе видных людей» пришлось сократить свой визит.
Это отозвалось для меня большими трудностями на заседании Совета Европы в Гааге в июне 1986 года. Так как действия стран Европейского сообщества, в отличие от большинства стран – членов Содружества, могли иметь существенное влияние на экономику Южной Африки, этот форум по вопросу санкций был не менее важным, чем Совещание глав правительств стран Содружества. Сами голландцы – ведь Нидерланды были родиной африкандеров – испытывали по отношению к Южной Африке глубокое чувство вины, что мешало им быть идеальными хозяевами совещания. В конце концов, мы пришли к соглашению, что нужно рассмотреть введение в том же году запрета на новые инвестиции и санкции на импорт Южной Африкой угля, железной руды, стали и кругеррандов. Также было согласовано положение о том, что и ввиду того, что Великобритания вскоре возьмет на себя обязанности председателя Сообщества, Джеффри Хау, как единоличный «видный человек», должен посетить Южную Африку, чтобы добиться реформы и освобождения Нельсона Манделы.
Джеффри был всячески против поездки, и надо сказать, что его нежелание было оправданно – ведь президент Каунда его оскорбил, а президент Бота – отмахнулся от него. Как я позднее узнала, он думал, что я приготовила ему невыполнимую миссию, и очень злился. Могу только сказать, что таких намерений у меня не было. Я по-настоящему восхищалась талантом Джеффри в скрытой дипломатии. Только ему удалось бы добиться прорыва.
Вскоре после возвращения Джеффри наступило время специальной конференции Содружества по Южной Африке, на которой, как был решено в Лайфорд-Кей, будет оценен прогресс. Было решено, что семеро глав правительств Содружества встретятся в Лондоне в августе. Самым неприятным было то, что из-за упрямства президента П.В. Бота мы не сильно продвинулись вперед со времени Совещание глав правительств стран Содружества в Нассау. Были проведены некоторые важные реформы, и в марте в отдельных районах было отменено чрезвычайное положение. Но в июне было объявлено общегосударственное чрезвычайное положение, господин Мандела был все еще в заключении, а АНК и другие организации такого рода были по-прежнему запрещены.
Средства массовой информации и оппозиция к тому времени навязчиво обсуждали Южную Африку. Шли разговоры, что Содружество распадется, если Великобритания не изменит своей позиции по санкциям, хотя оба события были маловероятны. Я была всегда убеждена – и это видно из моей почты, – что взгляды и приоритеты этих комментаторов не выражали чувств публики.
Мои встречи с главами правительств перед официальным открытием привели меня в уныние. Брайан Малруни призывал, чтобы Британия «показала пример», и, казалось, хотел заранее узнать мою позицию на переговорах – у меня не было намерений ее открывать. Кеннет Каунда, когда я посетила его в отеле, находился в самодовольном состоянии и не выражал желания сотрудничать. Он считал, что если санкции не будут наложены, ситуация в Южной Африке «воспламенится». Я сообщила Радживу Ганди, что готова «немного» уступить на конференции. Он казался намного более сговорчивым, чем в Нассау, ведь вообще он обычно не «раскрывал карты».
Действительно, официальные переговоры были во всех отношениях столь же неприятными, как и в Лайфорд-Кей. Мой отказ от введения предложенных санкций господа Каунда, Мугабе, Малруни и Хоук восприняли в штыки. Меня никто не поддержал. Их предложения шли намного дальше того, что предлагалось в предыдущий год. В Нассау они предлагали прекратить воздушные связи с Южной Африкой, ввести запрет на инвестиции, сельскохозяйственный импорт, развитие туризма и другие меры. Теперь их требования включали множество дополнительных мер: запреты на новые банковские кредиты, на импорт урана, угля, чугуна и стали, а также аннулирование консульских функций. Такой набор играл на руку критикам Южной Африки, принося в жертву уровень жизни ее чернокожего населения и интересы их отечественной промышленности. У меня просто не поднималась рука его одобрить. Вместо этого я распорядилась, чтобы в коммюнике был внесен дополнительный пункт, объясняющий наш собственный подход, где было обозначено наше желание принять запрет на импорт южноафриканских угля, чугуна и стали, если так решит Европейское Сообщество, и сразу же ввести добровольный запрет на новые инвестиции и развитие туризма в Южной Африке. В том случае, если мы в Сообществе решили не вводить санкций на уголь, чему особенно сильно противилась Германия, другие санкции, предложенные в Гааге, были введены в сентябре 1986 года.
Возможно, самым необычным в этих обсуждениях было то, что они, казалось, проходили в полном отрыве от событий в самой Южной Африке. В соответствии с информацией, полученной от нашего замечательного нового посла Робина Ренвика и от других имевших дело с реальной, а не фиктивной Южной Африкой, там происходили принципиальные изменения. Были легализованы профсоюзы чернокожих, упразднен Акт о запрете на смешанные браки, отменен контроль за наплывом и прекращена (хотя и с исключениями) общая политика насильственного выселения чернокожих. Было покончено с бронированием работы для белых и с очень непопулярным законом об обязательной паспортизации. А самое главное – произошло практическое крушение апартеида на рабочих местах, в отелях, в конторах и городских деловых центрах. Было предложено и стояло на грани претворения в жизнь аннулирование Закона о расовой сегрегации. Все это говорило о том, что «апартеид», как его продолжали описывать левые, быстро умирал. Тем не менее никто не признал в этом заслуги Южной Африки, к которой продолжали относиться с немыслимой враждебностью.
Я еще больше, чем раньше, была против принятия мер, ослабляющих экономику Южной Африки и таким образом замедляющих реформы. Поэтому по мере приближения Встречи глав правительств Содружества 1987 года в Ванкувере я все еще была не готова к компромиссу. В каком-то смысле эта позиция давалась мне легче, чем в Нассау и Лондоне. Событиям на Фиджи и в Шри-Ланке конференция должна была, вероятно, уделить довольно много внимания. Моя позиция в отношении санкций была хороша известна, и внутреннее давление на меня ослабло: я завоевала позиции в аргументировании вопроса санкций в Великобритании во время лондонской конференции.
В январе 1989 года у господина Бота случился инсульт, и на пост лидера Национальной партии вместо него вступил Ф.В. де Клерк, в августе ставший президентом. Следовало предоставить новому южно-африканскому лидеру возможность внести свой вклад, оградив от несуразного вмешательства извне.
