Южноафриканцы опасались настаивать на снятии оставшихся санкций. Самым важным вкладом в это был бы вклад АНК, но они упрямо отказывались признать, что вопрос санкций – в том объеме, в каком он когда-либо существовал, – был мертв. Внутри европейского сообщества ключом к официальной перемене устава теперь была Германия, но по внутренним политическим причинам канцлер Коль все еще не был готов действовать. Американцы воздерживались по похожим причинам. (Фактически санкции в течение нескольких следующих лет были постепенно отменены, ведь международное сообщество начало готовить финансовую помощь для Южной Африки, чтобы покрыть ущерб от санкций.)
Президент де Клерк был, несомненно, расстроен, что дальнейший раунд неофициальных переговоров с АНК по вопросу конституции, на которой он настаивал, все еще не состоялся. Основной принцип, которого он придерживался, касался разделения исполнительной власти. В новой Южной Африке никто не должен обладать такой властью, какой в то время обладал он сам. В некотором отношении он считал, что нужно было что-то вроде Федерального совета Швейцарии. Мне это казалось в основном правильным – не то чтобы те или иные гибридные конституции или федеральные системы привлекательны сами по себе, но в государствах, где существует такая же преданность низшим группам, как и вышестоящим организациям самого государства, эти вещи могут представлять собой менее плохой подход.
Глава 30
Игры без границ
Отношения с Европейским сообществом. 1984–1987 годы
Мудрость задним числом, такая полезная для историков и авторов мемуаров, к сожалению, недоступна для практикующих политиков. Оглядываясь назад, можно увидеть, что в период моего второго срока в качестве премьер-министра Европейское сообщество незаметно, но твердо изменило направление, и от сообщества свободной торговли, незначительного регулирования и добровольно сотрудничающих суверенных государств перешло к державности и централизму. Я могу только сказать, что в то время я так не думала.
Теперь я вижу, что основополагающие силы федерализма и бюрократии набирались сил в то время, как коалиция социалистических и христианско-демократических правительств во Франции, Испании, Италии и Германии форсировала путь интеграции, и комиссия, наделенная дополнительной властью, начала манипулировать ими, чтобы провести свою собственную программу. Только в мои последние дни в правительстве и при моем преемнике стал очевиден настоящий размах проблемы. В то время я искренне верила, что как только мы разберемся со взносом в бюджет и утвердим программу финансового порядка, Британия приобретет мощную положительную роль в сообществе.
Жизненно важное значение для этого имело заседание Европейского Совета, которое должно было состояться в Фонтенбло, под Парижем, в понедельник 25 и вторник 26 июня 1984 года. Во время короткого полета в Орли я завершила разработку тактики. Джеффри Хау был со мной одного мнения. Мы хотели достичь на этой встрече соглашения по бюджету, но только если это соответствовало нашим условиям. Я была готова принять, если нужно, формулу, отличающуюся от представленной нами, но возврат денег должен был быть достаточным, а соглашение – долговременным.
К обеду я прибыла во дворец Фонтенбло, где меня встретил президент Миттеран и полный почетный караул. Французы знают, как это правильно делать. Обед состоялся в Колонном зале дворца, а затем мы прошли в бальный зал, в котором были оборудованы кабинки для переводчиков, для проведения первого заседания Совета. Без всякого предупреждения президент Миттеран попросил меня открыть заседание, подведя краткий итог результатов недавнего экономического саммита в Лондоне. Потом выступили другие, выразив свои собственные взгляды, что заняло два часа. Я стала волноваться. Может, они просто тянули время? Наконец мы перешли к бюджету. Снова я открыла обсуждение, показав то, что считала неудовлетворительным в других программах, представленных в качестве решения, и представила нашу формулу. Снова было обсуждение. Затем президент Миттеран переадресовал вопрос министрам иностранных дел для обсуждения позднее, вечером того же дня. Наше заседание опять перешло к общим вопросам, в частности, к живому рассказу президента Миттерана о его недавнем визите в Москву.
В тот вечер мы ехали через лес к своему отелю в Барбизоне. Эта маленькая деревенька привлекает художников и гурманов. Любой, кому довелось бывать в ресторане местного отеля «Ба-Брю» поймет, почему: еда была необычайно вкусной. Когда мы пили кофе, то увидели, что министры иностранных дел пьют кофе на террасе, и, естественно, заключили, что они закончили работу. Не тут-то было! Президент Миттеран не скрывал неудовольствия, и министры, быстро вернувшись в помещение, приступили к обсуждению бюджета.
Около 11.30 вечера М. Чейсон вышел и объявил, что министры иностранных дел «выявили разницу во мнениях». На самом деле, французам, очевидно удалось убедить министров иностранных дел поддержать систему возврата, дающую нам просто процент от чистого вклада. При такой процентной системе не будет никакой связи между чистыми вкладами и относительным процветанием – в отличие от системы «порога», которую предлагали мы.
Но процент от чего? Французы предлагали считать наши вклады, принимая во внимание только те платежи сообществу, которые Британия вносила как налог на добавленную стоимость (НДС). Та формула, однако, не принимала во внимание значительные суммы, которые мы вкладывали через пошлины и сборы. Но в конце концов нам пришлось принять их расчеты.
И наконец, каким будет процент возврата? Я предполагала, что цифра будет значительно больше 70 процентов. Но исходя из совещания министров иностранных дел нам, вероятнее, всего предложат самое большое где-то между 50 и 60 процентами, включая временный двухгодичный «подсластитель», который сможет увеличить возврат до 1 000 миллионов экю в год на первые два года. Я не могла понять, как Джеффри мог позволить министрам прийти к такому заключению.
Я была в отчаянии. Я сказала главам правительств, что не готова вернуться к переговорам о временной сумме: если это все, что они могут предложить, то заседание в Фонтенбло будет катастрофой.
Затем Джеффри, чиновники и я встретились, чтобы обсудить, что делать. Наши официальные лица вместе с коллегами из противоположной стороны принялись за работу, которая продолжалась всю ночь до следующего утра. Благодаря их усилиям начало следующего дня было намного лучше, чем конец предыдущего.
Завтрак президента Миттерана и канцлера Коля расчистил путь для урегулирования. Президент Миттеран открыл официальное заседание, подчеркнув, что мы должны постараться достичь соглашения по вопросу бюджета, но если нам не удастся сделать этого к обеду, нужно переходить к остальным вопросам. Я дала понять, что теперь готова к переговорам об основах процентных расчетов, но стояла на своем в отношении цифры, превышающей 70 процентов. Очень скоро президент Миттеран разумно отложил основное заседание, чтобы могли пройти двусторонние совещания.
Насколько твердо должна я держаться своей цифры? Я встретилась с президентом Миттераном и канцлером Колем по отдельности. Тогда французский президент никак не хотел подняться выше 60 процентов. Канцлер Коль доходил до 65 процентов. Я пришла к заключению, что могу добиться уровня возврата в две трети. Но я обязательно хотела получить полные 66 процентов. И только когда возобновилось основное заседание, мне удалось это сделать. Я сказала, что было бы абсурдом отказать мне в одном проценте. Французский президент, улыбнувшись, сказал: «Конечно, мадам премьер-министр, вы должны его получить». Так и было достигнуто соглашение. Почти. Когда составлялся его черновик, была сделала попытка исключить из возврата стоимость прибавки. Я яростно сопротивлялась и победила. Главы правительств также согласились выдать наш возврат за 1983 год.
