Я была настроена добиться соглашения по нашим взглядам задолго до Миланского совета. Поэтому когда канцлер Коль в субботу 18 мая приехал для переговоров в Чекерс, я показала ему документ по вопросу о политической сотрудничестве и сказала, что мы подумываем о том, чтобы выступить с ним в Милане. Я сказала, что хотела бы иметь документ, отдельный от Римского договора, чтобы сотрудничество было основанно на межправительственном соглашении. Канцлер Коль, казалось, соглашался с нашим подходом, и я своим чередом отослала копию во Францию. Представьте мое удивление, когда перед самой поездкой в Милан я узнала, что Германия и Франция представляют свой собственный документ, почти идентичный нашему. Таковы были последствия предварительной консультации.
Это создало неприятное ощущение, учитывая тот факт, что все мы приехали туда с намерением продвигаться примерно в одинаковом направлении. Не помогало делу и председательство итальянского премьер-министра Беттино Кракси. Господин Кракси, социалист, и его министр иностранных дел христианский демократ господин Андреотти были политическими соперниками, но разделяли стремление созвать Межправительственную конференцию. Такая конференция, созванная просто большинством голосов, была бы нужна для внесения изменений в Римский договор, причем сами изменения должны были быть согласованы единогласно. Я считала, что конференция не нужна (что я сказала) и опасна (что я подумала). Чего добивались немцы и французы, кроме их желания иметь отдельный договор о политическом сотрудничестве, было неясно. Конечно, они хотели большего движения в сторону европейской «интеграции» в целом, и вполне вероятно, что поддержали бы созыв конференции, если такова была достижима (по причинам, которые я изложу позже, она была). Возможно также, что какое-то секретное соглашение по этому вопросу существовало до начала Совета. Несомненно, что когда у меня рано утром в пятницу была двусторонняя встреча с господином Кракси, он демонстрировал верх сладко-благоразумного поведения; возможность конференции была упомянута, но я выразила свое твердое мнение, что нужные решения могли вполне быть приняты собравшимся Советом без неизбежной отсрочки, нужной для созыва полной Межправительственной конференции. Я ушла с той встречи, думая, как легко мне удалось передать суть своих взглядов.
На самом деле именно господин Кракси сам и предложил на Совете, что мы должны созвать Межправительственную конференцию. Я доказывала, что Сообщество продемонстрировало способность принимать решения в текущих условиях и что нам нужно в тот момент на миланском Совете согласовать внутренние меры, необходимые для продвижения в направлении создания Общего рынка, и внешние меры для политического сотрудничества. Я допускала, что нужно будет усовершенствовать методы принятия решений для достижения этих целей. Я предложила начать шире применять существующие статьи Римского договора для голосования путем простого большинства, в то же время требуя с каждого государства – члена, попросившего отложить голосование, публичного обоснования своего решения. Я призвала к сокращению размера Комиссии до двенадцати членов. Я также распространила документ, описывающий умеренные способы, с помощью которых работа Европейской ассамблеи стала бы более эффективной. Я выступила с предложением, что Люксембургский Европейский Совет, который должен был собраться в декабре, может при необходимости принять форму Межправительственной конференции. Там могут подписываться соглашения и подтверждаться заключения. Но я не видела никакой нужны в особой Межправительственной конференции, вносящей тем временем изменения в договор.
Все это было впустую. Я оказалась раздавлена большинством, куда входил и в высшей степени предвзятый председательствующий. Я не была одна: Греция и Дания тоже противостояли созыву конференции. Джеффри Хау согласился бы. Его склонность к компромиссам отражала частично его темперамент, а частично профессиональную деформацию, свойственную работникам министерства иностранных дел. В то же время это показывало, что членство Великобритании в европейском Сообществе давало министерству иностранных дел голос в каждом из аспектов политики, существующих в Сообществе. И чем больше Сообщество двигалось в сторону централизации, тем влиятельнее становилось министерство иностранных дел в Уайтхолле. Как бы то ни было, Джеффри имел немного более покладистый взгляд на федерализм, чем я.
К моему изумлению и ярости, господин Кракси внезапно поставил вопрос на голосование и большинством голосом Совет постановил созвать Межправительственную конференцию. Я понапрасну потеряла время. Мне придется вернуться в Палату представителей и объяснить, почему наши большие надежды на Милан не оправдались. И за все время пребывания там я даже не успела сходить в оперу. Рассерженная тем, что произошло, я поняла, что мы должны делать хорошую мину при плохой игре. Я выразила наше твердое намерение участвовать в Межправительственной конференции: я не видела пользы в проведении альтернативной политики – что ранее практиковалось Францией – так называемой политики «пустого кресла».
У меня была одна основная положительная цель. Это было создание единого Общего рынка. Нам придется, однако, заплатить за достижение Единого рынка со всеми его экономическими выгодами голосованием путем простого большинства в Сообществе. Этого невозможно было избежать, иначе некоторые страны будут поддаваться внутреннему давлению и сопротивляться открытию своих рынков. Это также требовало увеличения власти Европейской комиссии, но эту власть следует использовать для создания и поддержания Единого рынка, а не для достижения других целей.
Я знала, что мне придется вести серьезную борьбу в арьергарде против попыток ослабить контроль Великобритании над областями, представляющими жизненно важные национальные интересы. Я не собиралась, например, допустить применения голосования путем простого большинства в области налоговой политики. Комиссия здесь призывала бы нас к «гармонизации». Соревнование между налоговыми режимами является намного более здоровым, чем установление единой системы. Это заставляет правительства держать под контролем затраты и налоги и ограничить бремя правил; а когда им не удается это сделать, оно позволяет компаниям и налогоплательщикам сменить налоговую систему. В любом случае способность установить свой собственный уровень налогов является жизненно важным элементом национальной независимости. Я не собиралась отказываться от способности контролировать иммиграцию (из стран, не входящих в Европейской сообщество), вести борьбу с терроризмом, преступностью и торговлей наркотиками и принимать меры в отношении здоровья людей, животных и растений, охраняя их от носителей опасных болезней – все это требовало надлежащего пограничного контроля. Я чувствовала, все это аргументировалось практикой: как остров, не привыкший к более авторитарным используемым на континенте системам удостоверений личности и полицейских служб, для нас было естественным установить необходимый надзор в портах и аэропортах, а не внутри. Опять же, это было неотъемлемой частью государственного суверенитета. Я могла пойти на незначительное увеличение власти Европейской ассамблеи, которую вскоре и, кстати, не совсем верно, будут называть парламентом. Но Советы министров, представляющие правительства, ответственные перед государственными парламентами, всегда должны иметь последнее слово. Наконец, я собиралась пресекать любые попытки внесения в договор изменений, которые позволят Комиссии – и большинством голосов Совету – возложить дополнительный груз на британский бизнес.
