После встречи я написала в Кабинет министров, предлагая им выступить с предложениями, нуждающимися в утверждении новой политики, для воплощения в новом Парламенте. Для того чтобы собрать эти предложения в единое целое, я создала небольшую Комиссию по декларации под моим собственным руководством. Председателем стал Джон Макгрегор, главный секретарь казначейства, а остальными членами – Брайен Гриффитс, Стивет Шерберн, Робин Харрис и Джон О’Салливан, бывший помощник редактора «Таймс», который набросал черновик декларации.
Как партия, которая уже правила восемь лет, мы должны были развенчать все намеки на то, что мы выдохлись и устарели. Поэтому нам нужно было выдвинуть множество ясных, специфических, новых и тщательно продуманных реформ. В то же время мы должны были защитить себя от насмешек: если эти идеи так хороши, почему же вы раньше их не выдвигали? Мы добивались этого, представляя свои реформы как третью стадию программы тэтчеризма. Оглядываясь назад, могу сказать, что, как только декларация были опубликована, мы больше не слышали ни слова о выдохшемся правительстве.
По причине того, что было сделано много неверных заявлений о предыстории и развитии событий в ходе кампании общих выборов 1987 года, стоит с самого начала рассказать, как было дело. Некоторые версии событий рисовали картину борьбы между враждующими рекламными агентствами Тори; по другим версиям главные участники – особенно я – вели себя так непоследовательно, что трудно себе представить, почему люди в белых халатах не упекли нас всех в одну из новых больниц НСЗ. Этой кампании не суждено было быть счастливой; но она была успешной, а это главное. Были несогласия, которые представляли собой старомодные споры с пеной у рта, после которых мы все сожалели о сказанном, стараясь забыть об этом и не держать зла – все это было неотъемлемой частью всех выборов.
Пока готовился манифест, я и Норман Теббит обсуждали окончательную форму, которую примет избирательная кампания, и мою роль в ней. Встретившись в четверг 16 апреля, мы обсудили темы пресс-конференций, рекламу и трансляцию партийных выборов. К тому моменту я была настроена на ранние выборы – июнь. Я интуитивно чувствовала, что мы находимся на пике популярности и что трюки наших специалистов по связям с общественностью начали понемногу устаревать.
Как это и бывает в таких ситуациях, подходящая дата сама вписала себя в программу – четверг 11 июня. К тому времени мы уже будем знать результаты местных выборов, которые, как и в 1983 году, будут обработаны аналитиками в главном офисе и дадут полезную информацию для общих выборов. В дополнение Норман распорядился о других частных опросах: они были особенно нужны в Шотландии и Лондоне, где местные выборы в тот год не проходили. Должны были также проходить опросы отдельных основных электоратов, но из-за проблем с методом выборки на избирательных участках на такие опросы не стоило сильно полагаться. Я просмотрела результаты анализа и в воскресенье в Чекерс выслушала мнения старейших коллег – я поняла, что декларация почти готова. В ту субботу Норман, Найджел и я перечитали окончательный текст.
Мы никак не могли прийти к согласию по одному последнему вопросу. Найджел хотел, чтобы новый Парламент принял обязательство о нулевой инфляции. Я же считала, что этим мы сами роем себе яму. К сожалению события показали, что я остерегалась не зря.
Как всегда, решение о поездке за город я отложила на завтра, а затем в понедельник 11 мая на 12.25 дня назначила встречу с королевой, чтобы просить роспуска Парламента для выборов 11 июня.
В моем случае подготовка к выборам не ограничивалась политикой. Еще мне нужно было соответственно одеваться. Я уже заказала в «Акваскутум» костюмы, жакеты и юбки – «рабочую одежду» для кампании.
Я, как и многие женщины, небезразлична к одежде, но еще важнее было одеться так, чтобы создать правильное с политической точки зрения впечатление.
Со времени моего переезда на Даунинг-стрит Кроуфи помогала мне в выборе гардероба. Мы вместе обсуждали стиль, цвет и материал. Все должно было служить для дела, поэтому мы выбирали сшитые на заказ английские костюмы. Во время иностранных визитов было, конечно, особенно важно правильно одеваться. Решая вопрос о том, в чем я буду одета, мы всегда обращали внимание на цвета национальных флагов. Большая перемена произошла, когда я поменяла стиль весной 1987 года, будучи с визитом в Советском Союзе, где на мне было надето черное пальто с плечами, которое Кроуфи увидела в витрине «Акваскутума», и великолепная шапка из лисьего меха. («Акваскутум» с тех пор обеспечивал пошив почти всех моих костюмов).
После ноября 1989 года, с началом показа по телевидению заседаний Палаты представителей, появились новые соображения. Расцветки в полоску и клетку во плоти выглядели привлекательно и ярко, но могли ослепить телезрителя. Те, кто смотрел телевизор, также замечали, если я надевала один и тот же костюм два раза подряд, и даже писали об этом. В результате Кроуфи всегда записывала, в чем я была одета каждую неделю на «Вопросах премьер-министру». Из этих записей получился дневник, и каждый наряд получил имя, обычно отражающее повод, когда был впервые надет. Эти страницы читались, как путевые заметки: «Парижская опера», «Вашингтон розовый», «Рейган темно-синий», «Торонто бирюза», «Токио голубой», «Кремль серебро», «Пекин черный» и не самый худший, хотя и последний, «Английский сад». Но теперь я уже не могла не думать о предстоящей кампании: настало время готовить темно-синий с белым клетчатый костюм, который станет известен под именем «Выборы-87».
Во вторник 19 мая я председательствовала на первой пресс-конференции кампании, где мы представляли свой манифест: Алльянс уже выступил со своей декларацией, а лейбористы представляли свою декларацию в тот же день, правда, она была больше всего заметна своими упущениями, чем содержанием. Выход нашего манифеста прошел не совсем так, как мне хотелось. Комната в главном офисе, где проходила пресс-конференция, была переполнена, там было жарко и шумно. Министры Кабинета толпились здесь же, было так много людей, что телевизионные съемки конференции выглядели ужасно. Ник Ридли объяснил нашу политику по жилью, а я надеялась, что журналистам захочется-таки прочитать сами документы, составляющие декларацию. Я непременно ждала этого и от наших кандидатов, и остановилась на этих документах в своей речи на конференции в Центральном зале Вестминстера на следующее утро.
Но у этой речи была и другая цель. Нашим политически слабым пунктом были социальные службы, особенно здравоохранение, поэтому я приложила много усилий, чтобы рассказать кандидатам – а через них и избирателям, – что Правительство предано принципам Национальной службы здравоохранения, которой, как я сказала, «только в наших руках ничего не угрожает». Сделав это, я провела бо́льшую часть кампании, акцентируя наши сильные пункты – пункты, касающиеся экономики и обороны. Это не помешало тому, что здравоохранение появилось в виде проблемы позднее в ходе кампании; но мы уже были вооружены против атак лейбористов и сделали все, что могли, чтобы успокоить избирателей.
Первая официальная пресс-конференция нашей кампании состоялась в пятницу 22 мая. Формальной темой была оборона, и Джордж Янгер выступил со вступительным заявлением. Нам внезапно представилась великая возможность потопить партии Альянса, которых некоторые стратеги среди тори – но не я – считали нашей основной угрозой на выборах. Вместо этого два Дэвида потопили сами себя.
