Крис склонялся к массивной программе переходного послабления для семей с целью ограничить убытки до 2 фунтов в неделю – т. е. 2 фунта на основании того, сколько, как мы считали, следует тратить органам управления (CCSS), что многие из них, разумеется, превысят. Даже в этой ограниченной форме схема могла обойтись практически в 1500 миллионов. Кевин Бейкер также склонялся к очень дорогостоящей схеме. Казначейство требовало чего-то более скромного, нацеленного на пострадавших больше всего. Все это происходило на фоне сложных показателей бюджетных расходов и ухудшающейся экономической ситуации с ростом инфляции. Я сказала Крису Паттену о том, что переходное послабление в предложенных им масштабах было исключено, но я также настояла на том, чтобы казначейство сменило свой настрой на более позитивный и кооперативный. Я провела заседание в конце сентября, чтобы попытаться достичь соглашения, и подытожила его, заявив, что схема непременно должна была быть достаточно щедрой, чтобы выдержать изначальную критику, но чтобы также было понятно, что это было действительно последнее слово, и что правительство не даст доступа к дополнительным деньгам в 1990 – 91 годов.
Обсуждения продолжались до кануна конференции партии, на которой Дэвид Хант, министр по делам местного управления, обнародовал схему на три года стоимостью в 1,2 миллиарда. Схема должна была гарантировать, что бывшим налогоплательщикам по ставкам (и семейные пары) нужно платить дополнительный коммунальный взнос в размере не более 3 фунтов в неделю сверх их ставок в 1989–90 годах, при условии, что расходы их местной администрации соответствовали государственным ожиданиям. Пенсионерам и инвалидам будет предоставлена такая же помощь, даже если они прежде не платили по ставкам (и, разумеется, многим из них также полагались компенсации). В то же время Дэвид Хант объявил, что налогоплательщик будет финансировать страховочные меры в Англии и Уэльсе после первого года и что все выгоды в полной мере проявятся с первого апреля 1991 года. Несмотря на это, давление со стороны заднескамеечников усилилось. Имелись даже сомнения насчет того, сможем ли мы выиграть ключевое голосование в палате общин в январе 1990 года и санкционировать выплату гранта поддержки доходов 1990 – 91 годов. Я не испытывала иллюзий на счет того, что победы в Палате Общин будет достаточно, чтобы убедить общественное мнение, которое теперь было настроено против коммунального взноса.
К январю 1990 года DoE вновь подняла свой прогноз среднего коммунального взноса до 340 фунтов. Мы приближались к удвоению изначальных расчетов. Это уже выглядело плохо. А теперь, в феврале, последние прогнозы сообщали, что взнос может увеличиться еще на 20 фунтов, а то и больше.
Еще одна плохая новость заключалась в том, что консультативный комитет по розничным ценам решил, что коммунальный взнос должен быть включен в RPI – рассматривая его так же, как ставки, но иначе, нежели прочие прямые налоги. Но значительные послабления для отдельных плательщиков взносов не должны были учитываться. Эта административная выдумка привела еще к одному дорогостоящему скачку RPI и значительно усилила политический урон, который мы получали.
Политическая атмосфера становилась мрачной. Все мои инстинкты подсказывали мне, что мы не можем продолжать в том же духе. В четверг, 22 марта, мы потерпели очень болезненное поражение в дополнительных выборах в Мид-Стаффордшире, где у нас раньше было преимущество более чем в 19 000 голосов. Пресса была наполнена яростной критикой коммунального взноса со стороны сторонников Консервативной партии. Что задевало меня особенно, так это то, что те люди, которые всегда искали у меня защиты от эксплуатации со стороны социалистического государства, страдали сильнее всего. Это были люди, находившиеся ровно над уровнем, на котором заканчивались блага от коммунального сбора, но которые никак не могли считаться преуспевающими и потратили последние деньги на покупку своего дома. Наша новая схема переходных послаблений не защищала их от администраций-растратчиков. Нужно было что-то делать.
Существовала широкая поддержка принципа, подразумевавшего, что каждый должен платить что-то, чтобы покрывать затраты местной администрации, что мог гарантировать только коммунальный взнос. Когда люди жаловались на его несправедливость, они не аргументировали свою точку зрения банальной и абсурдной идеей о том, что герцог и мусорщик платят одинаково. Так не могло быть, если бы только герцог не был очень бедным, а мусорщик – очень богатым, поскольку, поскольку около половины затрат администрации покрывалось за счет общего налогообложения, которое отражало «платежеспособность». Проблема заключалась в уровнях, на которых применялся коммунальный взнос, и в его непредсказуемости. Но что можно было сделать?
Основной задачей правительства, как я считала, было заступиться за тех, кто стал жертвами злоупотребления безответственных местных органов управления своими полномочиями.
Основная опция подразумевала введение прямого централизованного управления над объемами затрат органов местного самоуправления. К примеру, установленный администрациями уровень расходов не мог превышать Стандартную оценку расходов (SSA) более чем на определенный процент – уровень затрат, необходимый органам управления для предоставления услуг на некоем едином общегосударственном уровне. Однако этому показателю должен был соответствовать весомый рост уровня государственного гранта местным органам, возможно, в большей пропорции от общей суммы, в форме специальных грантов и услуг. Нам пришлось бы продумать перспективы дальнейшего использования коммунального взноса как единственной меры покрытия расходов выше допустимого уровня, учитывая, что все нынешние расходы ложились именно на коммунальный взнос. Возможной альтернативой было бы взвалить дополнительную ношу расходов на бизнес-ставку. Все говорило в пользу необходимости серьезного внутреннего переосмысления ситуации.
Джон Мейджор в роли канцлера не отклонялся от моей точки зрения о необходимости радикального пересмотра политики. Он также был согласен с тем, что внесенные изменения должны контролировать общий уровень бюджетных расходов.
Но самое жесткое сопротивление исходило не со стороны респектабельных тори среднего класса, которым я глубоко симпатизировала, а скорее слева. Начиная с 1988 года целый ряд членов парламента лейбористского толка, в основном в Шотландии, заявили о своем намерении нарушить закон и отказались платить коммунальный взнос, а крайнелевые вели активную агитацию и в самой Англии.
В субботу, 31 марта, за день до введения коммунального взноса в Англии и Уэльсе, демонстрация против взноса перетекла в бунт на Трафальгарской площади и вокруг нее. Имелись надежные свидетельства того, что группа зачинщиков беспорядков намеренно подстрекала к применению насилия. Строительные леса на площади были разобраны и использованы в качестве метательного оружия; были зафиксированы случаи поджогов и уничтожения автомобилей. Почти 400 полицейских получили ранения, и 339 человек были арестованы. К счастью, никто не погиб. Такое безобразие вызывало у меня отвращение.
В первый раз правительство заявило о том, что каждый, кто может себе это позволить, должен заплатить что-то за поддержание в рабочем состоянии предприятий и предоставление услуг, которыми пользовался. Целый класс людей был возвращен в состояние ответственных членов общества, от которых требовалось быть не просто подданными, но гражданами. Жестокие бунты 31 марта стали их (и левых) ответом. И отказ от коммунального взноса стал одной из величайших побед этих людей, когда-либо признанных консервативным правительством.
