Помимо проведения экономической политики, имелось два существенных экономических вопроса, которые занимали нас на протяжении этого времени. В первом вопросе – ERM – мы с Найджелом находились на противоположных сторонах. Во втором – Европейский экономический и валютный союз – наши мнения полностью совпадали.
В результате Европейского совета в Ганновере в июне 1988-го, Комиссия глав центральных банков Европейского сообщества, действующая независимо, была сформирована под председательством Жака Делора для отчета по EMU. Мы с Найджелом надеялись, что вместе Роберт Ли Пембертон, глава «Бэнк оф Ингланд», и Карл Отто Пол, президент Бундесбанка, предотвратят создание отчета, который придаст ускорение EMU. Мы считали господина Пола строго враждебным по отношению к любой серьезной утрате валютной независимости Бундесбанком, и Роберт Ли Пембертон не сомневался в силе нашей точки зрения (на тот момент совпадавшей с мнением большинства в парламентской Консервативной партии и в палате общин). Наша точка зрения заключалась в том, что доклад должен иметь рекомендательные свойства, а не служить предписанием. Мы надеялись, что в него будут включены пункты, которые ясно дадут понять, что EMU никоим образом не являлся необходимым условием для формирования Единого рынка c последствиями в виде перевода полномочий от национальных институтов к центральному бюрократическому аппарату.
Мы с Найджелом встретились с главой банка в среду, 14 декабря 1988 года и попросили у него обозначить все эти пункты в дискуссии по тексту документа, которые последуют далее. Мы вновь встретились с ним в среду, 15 февраля. Текст документа, который мы увидели, был совершенно неприемлемым и полностью соответствовал линии Делора, который явно всем управлял. Мы с Найджелом хотели, чтобы глава банка отправил свой собственный документ на доработку; но когда это произошло, то это оказалось напрасными стараниями. Больше всего вредило то, что господин Пол и вовсе не выразил своих возражений против позиции Делора. Когда доклад Делора наконец появился в апреле 1989 года, он подтвердил наши худшие опасения. С самого начала было обсуждение т. н. трехэтапного подхода, который мог хотя бы позволить нам замедлить темп и отказаться от «продвижения» за пределы первого или второго этапа. Но теперь текст доклада настаивал на том, что, включившись в первый этап, сообщество обязуется безоговорочно двигаться в сторону полного экономического и валютного союза. Было требование нового соглашения и незамедлительного начала работы над ним. Также пакт содержал большие объемы материалов по региональной и социальной политике – дорогостоящий делорианский социализм в континентальных масштабах. Все это было для меня неприемлемо.
Найджел и Джеффри воспользовались докладом Делора для возобновления спора по ERM. Но я не считала, что доклад Делора по EMU изменял баланс спора об ERM. Напротив, что нам не следует еще глубже вовлекаться в европейскую систему, которая неизбежно изменится после доклада Делора. Я не была согласна с тем, что необходимо вступить в ERM с целью предотвращения не нравившихся нам процессов в сообществе.
Это не означало, что я это не обдумывала. Алан Уолтерс направил мне текст, озаглавленный «Когда время созреет», обозначив условия, которые мы должны соблюсти, прежде чем мы сможем вступить. Он предложил, чтобы все вошедшие страны отказались от всех рычагов контроля над международным обменом и от правовых механизмов, за счет которых они реализовывались. Все внутренние банковские системы и рынки капитала должны быть дерегулированы и открыты для проникновения конкурентов из стран ЕС. Любой институт, корпорация, партнерство должны были иметь свободное право войти в любое банковское или финансовое предприятие, подвергаясь при этом минимальному и благоразумному контролю.
Это были смелые предложения. Сложность подхода Алана заключалась, разумеется, в том, что он не устранял основных возражений, которые имелись у нас обоих против системы полуфиксированных обменных курсов, которую представляла собой ERM. Но я понимала, что гениальное предложение Алана могло быть единственным способом для меня противостоять давлению со стороны Найджела, Джеффри и Европейского сообщества с их требованием раннего вхождения.
Мои отношения с Найджелом прошли еще одно тяжелое испытание в мае, когда интервью, которое я давала «Уолд Сервис», опасно приблизилось к признанию того, что рост инфляции происходил из-за нашего преследования дойчмарки. Это, разумеется, было правдой, но это было отходом от удобного ответа, что все произошло из-за того, что мы сократили процентные ставки в результате обвала фондового рынка в «Черный понедельник» и сдерживали их слишком долго, в результате чего инфляция стала расти.
Найджел был на встрече министров финансов Европы в Испании и был крайне огорчен. Поэтому я позволила прессе принять линию, которая была менее точной, но более приемлемой для нас обоих. Но в этот раз я попросила у казначейства предоставить мне документ, в котором будут даны их объяснения роста инфляции. Впоследствии мне интересно было узнать о том, что Найджел попросил, чтобы первый вариант текста, который должен был полностью сосредоточиться на следовании ERM, был изменен и включил бы также более ранний период 1985–1986 годов. Неудивительно, что при таких обстоятельствах законченный вариант показался мне менее острым и убедительным, чем некоторые другие документы казначейства.
Худшее было впереди. В среду, 14 июня 1989 года, всего за 12 дней до Европейского совета в Мадриде, Джеффри Хау и Найджел Лоусон устроили засаду. Джеффри, как я вскоре выяснила, был движущей силой. Они направили мне совместное послание, содержание которого состояло в том, что с целью добиться приемлемого компромисса с Делором (согласие на первый этап, но никаких обязательств по второму и третьему или межправительственной конференции) мне следует сказать, что я приму «не подкрепленную юридическими обязательствами рекомендацию» вступления фунта в ERM к концу 1992 года с учетом выполнения к тому времени ряда условий. Альтернативой как обычно была изоляция. Это был типичный документ министерства иностранных дел, который Найджел Лоусон в свои лучшие дни пренебрежительно разорвал бы.
Однако я встретилась с Найджелом и Джеффри вечером во вторник, 20 июня, чтобы обсудить их записку и ее содержимое. В конце я сказала, что подробнее обдумаю, как проработать этот вопрос в Мадриде. Я оставалась настроенной скептически по отношению к вопросу, поможет ли нам согласие на вступление в ERM в достижении нашей общей цели блокирования IGC и 2-го и 3-го этапов Делора. Но об этом можно было судить только на месте, в Мадриде. В любом случае я очень осторожно относилась к назначению даты вступления фунта.
Мне не нравился этот формат работы – совместные записки, давление и кабальные обязательства. Но меня еще больше разозлило то, что произошло дальше. Я получила вторую совместную записку. В ней Найджел и Джеффри говорили, что простое детальное перечисление условий, которые должны быть выполнены, прежде чем мы вступим, – включая, к примеру, меры единого рынка, – будет «контрпродуктивно». Должна быть дата. И они требовали еще одной встречи перед Мадридом.
Я прочла их записку утром в субботу в Чекерсе, и почти сразу же раздался телефонный звонок из моего офиса с вопросом о времени встречи. Это было крайне неудобно. Днем в воскресенье мне нужно было быть в Мадриде. Но они не принимали возражений. Я могла встретиться с ними поздно вечером в субботу или рано утром в воскресенье в Номере 10. Они выбрали последнее.
