Несколько дней спустя я обсудила EMU и доклад Делора с Джоном. Он сказал, что он пришлет мне свои заключения о самом лучшем пути вперед. Он сказал, что стратегия должна заключаться в замедлении движения в сторону 2-го и 3-го этапов Делора и сопряженной с ними эрозии национального суверенитета, но чтобы при этом Соединенное Королевство не было исключено из переговорного процесса. Это создавало ощущение натянутой резины. Поэтому я сказала, что существует ряд серьезных угроз, если мы предпримем шаги, выходящие за рамки одного лишь вступления в ERM, и продемонстрируем готовность рассмотреть дальнейшую экономическую и валютную интеграцию. Если другие государства хотят предпринять подобные шаги, это их дело. Но Соединенное Королевство не намерено участвовать в процессе. Если мы четко дадим это понять (я считала это вероятным), то под давлением Бундесбанка Германия также откажется от дальнейших шагов в сторону EMU. Я стремилась заставить Джона рассматривать все это в более широком контексте и обсудила с ним необходимость развития свободных торговых отношений с США и другими странами, отметив, централизованным блокам – таким, каким выглядела федеральная Европа, – нельзя позволить становиться на пути у этого.
Джон Мейджор был все сильнее взволнован как членством в ERM, так и EMU. 9 апреля 1990 года он написал мне служебную записку о том, что потрясен твердым намерением министров финансов Европейского сообщества прийти к соглашению по вступлению в EMU. Он не добился значительной поддержки нашей альтернативной разработки, которую мы продвигали в качестве «эволюционного подхода» к EMU
[56]: «твердая ECU», находящаяся в обращении наряду с существующими валютами, под управлением европейского валютного фонда. Поэтому он обозначил несколько вариантов продолжения. Один из них – в итоге получивший дальнейшую проработку в Маастрихте – заключался в разработке соглашения, которая давала полное определение EMU и институтов, необходимых на его финальном этапе, но затем предоставляла странам-членам механизм «выбора». Это позволило бы им вступить в подготовку 3-го этапа в своем собственном темпе. Он считал, что это тот итог IGC, которого мы должны добиваться как основной цели. На встрече со мной в среду, 18 апреля, Джон повторил аргументы на бумаге, подчеркивая, что идею формирования полного EMU в предложенном Делором формате разделяли все, кроме Соединенного Королевства.
Я не была согласна ни с анализами Джона, ни с его заключением. Я сказала, что правительство не может поставить свою подпись под поправкой в договоренность, содержащей полное определение делоровского EMU. Нужно работать над дальнейшим развитием нашего предложения для Европейского валютного фонда, которое мы смогли выдвинуть как важное для немедленного соглашения в рамках сообщества. Я была предельно обеспокоена тем фактом, что канцлер так быстро заглотил наживку слоганов европейского лобби. Однако на этом этапе я понимала, что не следует открывать огонь. Эта работа была для Джона в новинку. Он правильно делал, что искал союзников в Европе и убеждал членов парламента от консерваторов в разумности наших действий. Однако уже было понятно, что он мыслил категориями компромиссов, которые были неприемлемы для меня, и что в интеллектуальном плане он плыл по течению.
Если бы Найджел Лоусон убедил меня допустить вхождение фунта в ERM в ноябре 1985, курс фунт/дойчмарка был бы на уровне DM3,75. Через год фунт упал до DM2,88. В ноябре 1987 он поднялся до DM2,98. В ноябре 1988он еще поднялся до DM3,16. В ноябре 1988 он снова упал до DM2,87. Когда мы вступили, он был на паритетном уровне DM2,95, и на этой ставке рынок Лондона закрылся в тот день. Даже при беглом взгляде на эти показатели становилось очевидно, что переоценки и/или серьезное вмешательство и очень резкие скачки процентных ставок были бы необходимы для поддержания работы фунта в этот период. Это в действительности является доказательством правоты Алана Уолтерса в его утверждении о том, что ERM дает не стабильность, а скорее тот тип нестабильности, который возникает при крупных скачках, а не при попытках постепенного размещения рынков.
Только на встрече с Джоном Мейджором в среду, 13 июня я наконец сказала, что не буду сопротивляться вступлению фунта в ERM. И, хотя поставленные мной условия еще не были полностью соблюдены, у меня было слишком мало союзников, чтобы настоять на своем.
Но мое согласие на вступление в ERM подразумевало одно ключевое условие. Я настаивала на том, что мы выйдем на широкую полосу – 6 процентов с каждой стороны. Даже тогда я четко дала понять, что, если фунт окажется под давлением, я не намереваюсь применять массивное вмешательство, делая вливания фунтов и снижая процентные ставки или поднимая ставки до вредоносного уровня и используя жизненно-важные резервы для сохранения высокого курса фунта. Это на корню разбивает утверждение некоторых сторонников ERM, оправдывающих последующий обвал тем, что мы правильно сделали, что вступили, но ошибочно вступили с таким уровнем ставок. В действительности ставка, подходящая сегодня, может быть губительной завтра, и наоборот. До этого момента ERM никогда не была твердой системой. Мне не требовалось разъяснять это своим европейским партнерам, поскольку, какими бы ни были точные цифры, страна, которая желала сменить курс, всегда могла сделать это на практике. Теперь, когда Британия была внутри ERM, другие страны будут так стремиться удерживать нас внутри, что они почти не создадут сложностей относительно перестройки.
Я противилась стремлению Джона вступить в ERM в июле. Валютные сигналы, свидетельствовавшие о том, что инфляция начинает снижаться, создавая для нас условия для вступления в ERM с некоторой уверенностью, пока не были заметны.
Однако к осени высокие процентные ставки уже явно делали свое дело. Денежная масса в обращении резко снизилась. Было ясно, что процентные ставки теперь следует понизить вне зависимости от вопроса ERM. Что касается вступления в ERM, мадридские условия пока не были полностью выполнены. Но самой важной проблемой была инфляция. Только в конце года цифра инфляции в измерении RPI (сильно искаженных ставками по ипотеке и уровнем коммунального взноса) начала снижаться. Однако другие индикаторы – анализы CBI, продажи автомобилей, розничные цены, и прежде всего денежная масса – показывали, что мы приближаемся к пику инфляции. Я настаивала, вопреки казначейству и банку, на снижении процентных ставок на 1 процент; но они хотели отсрочки. Но я, со своей стороны, намеревалась продемонстрировать, что мы будем и дальше использовать валютные условия, нежели обменный курс, в качестве инструмента по установлению процентных ставок. Поэтому в пятницу, 5 октября мы объявили о том, что стремимся к вхождению в ERM, и я особо обратила внимание на снижение процентных ставок и причинах для такого шага в представлении этого решения.
Глава 37
Экспресс на Вавилон
Отношения с Европейским сообществом в 1987–1990 годах
